Почему мы еще остались живы с братом Борисом? Потому, что мама никогда с отцом не была расписана. И она объясняла и рассказывала, что вот от отца это я, отец — еврей, а отец Бориса, он в Израиле живет, мой брат, — это другой мужчина. И мама только расписалась с отцом только перед его смертью. Представляете? Она родилась с фамилией Чепелянис… И мы во время оккупации были с фамилией Чепелянис.

Я помню, с Энгельса мы шли пешком. Это километров, наверное, восемь шли. Еврейское гетто находилось на улице Кальварийская, наверно, сейчас называется. Вот мы шли по правой стороне. Колючей проволокой гетто было ограждено и стояли дети. Мама ходила, навещала там, что-то несла. Тогда она почему-то взяла меня с собой, хотя обычно старалась держать меня от гетто подальше.

На маму, когда освободили, в 1944 году, те соседи, которые показывали на меня и говорили «Вон жид бегает!», быстро написали донос. Доблестные чекисты арестовали маму. Бабушку выбросили с моим братом Борисом из этой комнаты… Приютила мать маминой подруги Станислава. И когда мой отец вернулся из госпиталя, он пришел: младший сын в сарае, жена в тюрьме, старший сын неизвестно где. И вот отец первое – поехал в Вильнюс меня забирать.

Шло следствие, наверно, Седых Василий Яковлевич интересовался, как идет, и маму выпустили… Может, год посидела, может, полтора. Мамы не было, когда вернулись из Вильнюса. Я вернулся в сарай. … жили с отцом, братом и бабушкой. И потом мама вернулась. Без всякого суда.