Россия

Марина Синеокая

Оглавление

Когда Марина Синеокая открыла дверь, я чуть было не сказала ей, что меня пригласила её мама: Марина не выглядела как женщина за 80. Высокого роста, с отличной осанкой, в брюках и джемпере. Чёрные волосы, в которых почти нет седины, собраны на затылке в пучок. Молодые, яркие глаза, приветливая улыбка. Лёгкая, энергичная походка. Марине не дашь больше 60 лет. На мою просьбу раскрыть секрет её моложавого вида, Марина ответила, что надо любить и жить с любящим тебя мужем. К сожалению, её муж умер в 1977 году, и с того времени она живет одна в однокомнатной квартире в новом здании в центре Москвы. У неё очень уютная квартира. Красивую современную мебель дополняют декоративные чехлы ручной работы на диванных подушках, сделанные самой Мариной, и экстравагантные чехлы на креслах. Огромное количество книг – это то, что первым бросается в глаза при входе в квартиру. Марина – эрудированный человек. Она любит читать мировую классику, книги об истории Второй мировой войны, а также книги об истории еврейского народа. Марина – человек, лёгкий в общении, и у неё много друзей.

Об этом человеке

Имя: Марина Синеокая
Место рождения: Москва

Об этом интервью:

Интервьюер: Элла Левицкая
Дата интервью: октябрь 2004 г.
Место собеседования: Москва, Российская Федерация

Больше информации:

Найдите эту информацию на главной странице Centropa.

Фотоальбом

  • Марина Синеокая
  • Михаил Огранович
  • Владимир Янов и Мария Янова
  • Михаил Огранович с женой Рахилой и дочерью Матильдой
  • Мария Янова
  • Марина Синеокая
  • Давид, Ревекка, Мария, Матильда и Екатерина Огранович
  • Ревекка Огранович в роли медсестры во время Первой мировой мировой войны
  • Мария Янова
  • Мария Янова с дочерями Евгенией Лебенсон и Мариной Синеокая
  • Марина Синеокая
  • Марина Синеокая
  • Марина Синеокая с мужем Павлом Синеоким
  • Владимир Янов
  • Марина Синеокая с сыном Сергеем и мужем Павлом Синеоким
  • Матильда Соболевская с мужем Василием Соболевским
  • Ревекка Огранович в качестве медсестры во время Первой Мировой войны
  • Владимир Янов
  • Владимир Янов с другом
  • Евгения Лебенсон и Марина Синеокая
  • Марина Синеокая с одногрупниками

Нажмите / обозначте любое изображение, чтобы узнать больше …

Моя семья

Оглавление

Семья моего отца жила в Москве. Несмотря на черту [еврейской] оседлости [1], существовавшую в царской России, и на запрет на проживание евреев в крупных городах, моему дедушке Моисею Янову было предоставлено такое право [на проживание вне черты еврейской оседлости]. Он был солдатом, кантонистом [2]. Я не знаю, где он родился, откуда происходила его семья. Я знаю только, что он отслужил 25 лет в царской армии. После окончания службы, кантонистам разрешалось поселиться в любом выбранном ими месте. Правительство выдавало им денежное пособие, что позволяло им начать собственное дело. Конечно, мой дедушка женился; не в молодом возрасте, а уже отслужив полный срок в армии. Моя бабушка Сара была моложе дедушки лет на десять. Я не знаю, откуда она была родом.

Мой дедушка получил от государства достаточно большую сумму денег и надел земли. Он начал собственное дело по прокату извозчичьих экипажей, построил дом для семьи, помещение для экипажей. Его дело было очень прибыльным. Бабушка вела домашнее хозяйство. У дедушки и бабушки было шесть детей. Дедушка умер в 1922 году, незадолго до моего рождения. Он был похоронен на еврейском Востряковском кладбище в Москве. После смерти дедушки, бабушка жила с семьей своего старшего сына Иона. Умерла она в 1935 году. Похоронили её рядом с дедушкой согласно иудейской традиции. Это были первые еврейские традиционные похороны, на которых я была. Похоронили её в саване, а не в гробу. На кладбище было много людей. Пожилой еврей в лапсердаке и шляпе читал длинную молитву. Все слушали его очень внимательно и повторяли за ним определённые слова молитвы. Женщины плакали. После похорон мы не соблюдали в семье траур. Могилы дедушки и бабушки по-прежнему находятся там же.

Помимо отца, я была знакома только с тремя детьми дедушки и бабушки. Ион был старшим братом моего отца, затем шли Анна и Яков. Я даже не знаю, как звали двух других братьев отца. Отец ничего не рассказывал о них. Мой отец, Абель Янов, родился в 1888 году. Старший брат отца Ион был на 16 лет его старше. Ещё до революции [см. «Русская революция 1917 года»] [3] отец взял себе русское имя Владимир [распространённые имена, перекликающиеся по звучанию или смыслу] [4], которое в дальнейшем указывалось в его документах.

Я практически ничего не знаю о жизни отца до моего рождения. Я не знаю, было ли какое-то еврейское образование у него или у его братьев. Предполагаю, что было, так как родители отца были очень религиозными людьми. Отец рассказывал, что дедушка всегда носил кипу. Это единственное, что я знаю точно. Я не была знакома с дедушкой, так как он умер до моего рождения. Когда старший брат отца вырос, он начал помогать дедушке в его деле. Отец окончил реальное училище [5]. Когда началась Первая мировая война, отца призвали в армию. Он был сигнальщиком. Вернулся отец в 1918 году, нашёл работу бухгалтера и вскоре женился на маме

Я точно не знаю, какая профессия была у Иона, старшего брата отца. Думаю, что он был служащим какой-то конторы, но подробностей я не знаю. Ион был женат на прекрасной еврейской женщине. Мне неизвестна её девичья фамилия, но мы называли её Феня, Фенечка, и очень её любили. Феня была невысокая, полненькая, с ямочками на щеках, появлявшимися при улыбке; а улыбалась она часто. Феня была очень энергичной, и успевала многое делать одновременно. Она была сердцем и душой нашей большой семьи. Семья же и впрямь была большая. У Иона и Фени было семь детей. Я не могу сказать, что я дружила с их старшими детьми, так как они были намного старше меня, но я дружила с их внуками, и с ними мы оставались друзьями в течение всей жизни.

Старший сын Иона, Ефим, окончил Московский медицинский институт. До войны он был заведующим отделением больницы; он был очень хорошим врачом. Дочь Иона Евгения была замужем. Она умерла от туберкулёза в молодом возрасте. Вторая дочь Елена была также замужем; у неё был сын, которого звали Виктор. После войны Виктор иммигрировал в США. Елена умерла в начале 1950-ых. Два сына Иона, Владимир и Иосиф, были призваны на фронт в начале Великой Отечественной войны [6]; они оба погибли. Когда Иосиф уходил на фронт, его жена находилась на четвертом месяце беременности. Иосиф так и не увидел своего сына Бориса, который родился в эвакуации. Сейчас Борис живёт в США. У Владимира была дочь по имени Ирина. Мы дружили.

Дружила я и с предпоследней дочерью Иона Розалией. Самая младшая дочь, Сара, была слабым, больным с рождения ребенком, и умерла в молодом возрасте. Ион умер в эвакуации, в Свердловске, во время войны. Его жена умерла в 1960-ые в Москве. Все дети Иона были атеистами, но при этом отмечали религиозные праздники вместе с родителями. Я помню квартиру Иона. Там жили все его женатые, замужние и одинокие дети, за исключением Иосифа. В квартире была большая гостиная, 30 квадратных метров или около того. И там стоял большой стол. За этим столом на праздники собиралась вся семья, включая жён, мужей и детей. Так было весело, так было здорово! Такая на редкость отличная семья была… Чудесная семья.

Из всех родственников отца, Ион был ближе всех к нам. Сестра отца Анна также жила в Москве. Она вышла замуж за Семёна Сорокина, еврея, хоть у него и была исконно русская фамилия. У Анны был сын; звали его Борис; он был старше меня. Я практически ничего не знаю о брате моего отца Якове. Он жил в Ленинграде со своей семьей, и мы особо не поддерживали связь. По словам родителей, его жизнь не была счастливой. Не знаю, что с ним произошло, но родители говорили, что он опустился, бедствует, и что у него много детей. Я точно знаю, что у него было много детей, но не знаю, сколько и как их звали.

Семья мамы жила в украинском городе Николаев. Звали моего дедушку Михаил Огранович. Его еврейское имя было Мендель. Девичья фамилия моей бабушки – Каждан, Рахиль Каждан. Мама рассказывала мне романтическую историю о том, как поженились её родители. Дедушка был простым рабочим на мукомольном предприятии. Бабушка была замужем, когда встретила дедушку. Она была красавицей, но родом из очень большой и бедной семьи. Её выдали замуж за богатого человека намного старше её; будущего мужа она впервые увидела под хупой, так как всё было организовано её родителями и свахами. У бабушки была очень тяжёлая жизнь в браке.

Она не любила своего мужа, а его семья плохо относилась к ней, так как она была бедной и без приданого. У них было двое детей – сын по имени Наум и дочь Геня. Я не знаю, как бабушка познакомилась с дедушкой, будучи замужем и с двумя детьми. Они полюбили друг друга, и бабушка не волновало, что она была замужем, что у неё было двое маленьких детей. Она преступила через все законы и нормы общества, забрала своих двоих детей и ушла к любимому. С точки зрения тогдашнего общества, это был невероятный поступок. Дети от первого брака жили с ней, и мой дедушка относился к ним как к собственным детям. Кроме того, во втором браке у моей бабушки родилось ещё шесть детей.

Один из них умер в младенчестве; с остальными я была знакома. Старший ребёнок был единственным сыном; звали его Давид. Потом, в 1894 году, родилась моя мама Мария. Затем шли её сестры Ревекка, Матильда и Екатерина. Я не помню, когда они родились; помню только последовательность. Не знаю, были ли у мамы и у её сестер еврейские имена. Возможно, и были, но в семье их не использовали. Мои дедушка и бабушка были набожными людьми. В семье соблюдались еврейские традиции, отмечали шаббат и еврейские праздники. Пока дети были маленькими, они участвовали в религиозной жизни семьи, а когда выросли, стали атеистами. Конечно, все они собирались у родителей на еврейские праздники, но лишь отдавая дань традиции.

Мой дедушка был обычным рабочим; тем не менее, он хотел, чтобы его дети получили хорошее образование. Все его дети учились в русской гимназии, так как еврейских в то время не было. Старший сын дедушки Давид получил музыкальное образование после окончания гимназии. Он был хорошим скрипачом и всю свою жизнь играл в оркестре Большого театра [7]. Дочери дедушки решили не получать высшее образование после окончания гимназии, так как всесторонние и глубокие знания, полученные ими там, позволяли работать на достаточно серьёзных должностях. Только Ревекка уехала в латвийский город Ревель [интервьюируемая говорит о столице Эстонии – нынешнем Таллине] и поступила там в университет; она ушла из университета после начала Первой мировой войны и работала санитаркой в военно-полевом госпитале на фронте. После войны она вернулась в Николаев.

Во время Гражданской войны [8] в Николаеве были погромы [на территории Украины] [9]. Мама рассказывала мне о тех ужасных временах. Как-то мама услышала шум. Шум доносился с улицы. Она выглянула из окна и увидела какого-то мужика, который бежал с топором за евреем, пытаясь догнать его и убить. Конечно, было страшно оставаться в Николаеве. Брат моей бабушки Генрих Каждан жил с семьей в Москве. Бабушка написала ему, и он предложил всей семье переехать к нему. Мама и дядя Давид уехали первыми, а затем уже и дедушка с бабушкой и остальными детьми переехали в Москву. Дяде Давиду предложили работу в оркестре Большого театра. Ему дали комнату в коммуналке [10], и он предложил маме пожить у него.

Моя мама работал машинисткой в каком-то учреждении. Кто-то из новых знакомых дяди Давида познакомил мою маму с моим отцом. Они полюбили друг друга. Мама рассказывала мне, что они жили в разных концах города. Общественного транспорта не было, и папа пешком ходил к ней на свидания через весь город. В 1919 году они поженились. Не думаю, что свадьба у них была согласно еврейским традициям; вероятно, они и не отмечали свадьбу, так как и хлеба-то тогда не хватало. Не думаю, что отмечание свадьбы было важно тогда. Отец был безумно влюблён в маму и пронёс свою любовь к ней через всю жизнь.

Я не была знакома с единоутробными братом и сестрой моей мамы. Наум был женат. Он жил в Москве, но мы очень редко виделись. Он умер в конце 1940-ых. Геня вышла замуж и переехала в Харьков с мужем. В голодные годы она заболела туберкулёзом и умерла в 1930-ые. Дядя Давид женился на очень красивой девушке, Августе. Она была немка. Я не помню её девичью фамилию. В 1920-ом году у них родилась дочь Маргарита. У Августы был туберкулёз, и в 1925 году она умерла; Маргарита тогда была совсем маленькой. Давид повторно не женился. Он посвятил себя воспитанию дочери и работе.

Ревекка была замужем за офицером, Михаилом Севастопольским. У них была дочь, Софья. Ревекка была домохозяйкой. Она великолепно готовила, была безукоризненной хозяйкой. Умерла она в преклонном возрасте и была из долгожителей [в семье]. Матильда была замужем за русским, Соболевским. Работала она во Внешторге, где обрабатывала формы для закупок оборудования за границей. У Матильды был сын моего возраста. Не помню, как его звали. Матильда умерла в Москве в 1960-ые. Младшая сестра, Екатерина, была не замужем. Она работала с Матильдой во Внешторге. Екатерина умерла в Москве в 1979 году. Мой дедушка Михаил умер в конце 1930-ых. Он похоронен на еврейском кладбище в Москве.

Поженившись, мои родители жили в том же доме, что и папин брат Ион. Одна из квартир, соседних с квартирой Иона, была свободна, и исполком [11] разрешил моему отцу её занять. Мой отец работал бухгалтером на автомобильном заводе. Это было небольшое предприятие, недалеко от нашего дома. Там производили какие-то детали для автомобилей; сейчас его уже нет. Мама же была домохозяйкой.

Взросление

В 1921 году родилась моя старшая сестра Евгения. Я родилась в 1922 году. Меня назвали Мариной – именем, начинающимся на букву «М» – в память о моём новопреставленном дедушке Моисее. Когда мы с сестрой были маленькие, мама не работала и занималась нашим воспитанием; начала она работать, когда мы пошли в школу. Она работала в издательстве – Гослитиздате [государственном издательстве художественной литературы]. Работала она там до выхода на пенсию. Её карьера началась с работы машинисткой, затем она стала секретарём. Она управляла работой редакторов, переводчиков, машинисток, распределяла рукописи. В общем, она отвечала за организационно-техническую часть работы.

Мама была знакома со многими писателями и поэтами. Наша домашняя библиотека в основном состояла из книг, подаренных моей маме авторами и переводчиками. У меня хранится книга, подаренная Борисом Пастернаком [12]: «Король Лир» Уильяма Шекспира в переводе Пастернака, с надписью: «Если бы я был королём Лиром, я бы подарил вам полцарства. А сейчас я дарю вам своё уважение и любовь». Подпись: «Пастернак». Мама была самым опытным сотрудником издательства, и когда пришёл новый директор, он направлял к маме людей для решения каких-то вопросов.

Русский язык – родной язык для моей сестры, моей мамы и для меня. Мои родители разговаривали с нами и между собой только на русском. Конечно, мы слышали идиш, так как на нём разговаривали мои бабушка и дедушка по материнской линии, брат моего отца Ион и его жена. Нас с сестрой воспитывали в духе интернационализма. Мы знали, что мы – советские люди, и нам не было дела до нашей национальности. [Интервьюируемая ссылается на официальную идеологию, пропаганду и распространённую в СССР точку зрения о том, что определенные этнические и национальные идентичности исчезнут по мере развития коммунистического государства, по определению строящегося на идеалах равенства, а также эволюции мирового коммунистического альянса. Несмотря на официальную пропаганду пролетарского интернационализма, этническая и национальная принадлежность по-прежнему играли очень важную роль в ежедневной жизни советских людей. Национальность указывали в паспортах, что приводило к злоупотреблениям со стороны государственных бюрократов в отношении менее привилегированных национальностей – евреев, немцев, татар, чеченцев, ингушей и др..]

Наши родители были искренними патриотами. Они считали, что советская власть дала им всё. Они знали о погромах, черте оседлости и других дореволюционных ограничениях [в отношении евреев]. Советская власть предоставила им те же права, что и другим гражданам страны. Антисемитизма не было. Мои родители считали, что советская власть – это та власть, которая им нужна, и растили нас в духе патриотизма и любви к своей стране.

У нас в семье не придерживались еврейских традиций. Песах был единственный еврейский праздник, известный мне с детства. На Песах мы со всеми родственниками мамы направлялись в дом бабушки и дедушки; мамины родители были верующими людьми и отмечали все еврейские праздники. Не знаю, ходили ли они в синагогу. По крайней мере, они никогда это не обсуждали с нами или со своими детьми. Согласно традиции, мы посещали бабушку и дедушку в первый день Песаха. Конечно, праздники сам по себе мало что значили тогда для молодежи; главным было то, что собиралась вместе вся семья. Брат моего отца Ион отмечал еврейские праздники. Мы жили в одном доме. В комнате [у него] был большой стол, за которым помещалось много человек.

Тётя Феня, жена Иона, готовила вкусные еврейские блюда: золотистый куриный бульон, фаршированную рыбу, кишки, кнедлики, жаркое, вкусные рулеты и медовые пряники. Всё, что она готовила, было по-настоящему вкусно. Мы с сестрой любили ходить в гости к тёте Фене и дяде Иону. Ни родители, ни я не рассматривали наши встречи как отмечание религиозных праздников; для нас это был просто повод повидаться с близкими родственниками, которые всегда были рады видеть нас и угощали нас вкусностями. Мы не придерживались религиозных традиций и не отмечали еврейские праздники дома, так как мои родители были атеистами. Дома мы отмечали такие советские праздники, как 1 Мая и 7 Ноября [см. «День Октябрьской революции»] [13]. Моя мама готовила праздничный ужин, приходили друзья; для детей организовывали отдельный стол. Взрослые пели песни и танцевали. У нас были собственные развлечения: мы играли в разные игры, пели хором советские песни и рассказывали стихотворения.
Мама хотела дать нам с сестрой отличное образование. Мы не были такими уж зажиточными; в нашем детстве отец был единственным кормильцем в семье, и его зарплата не была такой уж большой. Мама наняла преподавателя музыки для нас с сестрой, но мы не оправдали её ожиданий: нам не нравилось играть бесконечные гаммы и часами сидеть за пианино. Когда мама поняла, что мы не добьемся успехов в музыке, она нашла для нас учителя немецкого языка – немку, которая уже довольно давно жила в России. Она приходила к нам; на её уроках нам запрещалось говорить на русском, только на немецком. Такой жесткий метод обучения оказался очень результативным. Вскоре мы с сестрой начали свободно говорить на немецком. Знания немецкого, полученные у этой преподавательницы, очень пригодились мне в школе, а позднее – в институте.

Моя сестра училась в обязательной десятилетке; через год и я пошла в ту же школу. Я хорошо училась; у меня были оценки «отлично» по гуманитарным предметам, таким, как языки, литература и история. Мне сложнее давались точные науки, несмотря на то, что по ним у меня также были хорошие оценки. В первом классе я стала октябрёнком [см. «Октябрята»] [14], потом пионером [см. «Всесоюзная пионерская организация»] [15] и комсомолкой [16]. Я была активным ребенком и хотела участвовать во всех школьных мероприятиях. Я искренне верила в то, что я должна быть лучшей – примером для остальных. Родители воспитывали меня в патриотическом духе. Я верила в идеи коммунизма. Я была уверена в том, что СССР – лучшая страна в мире, что у советских детей – самая счастливая жизнь благодаря Сталину; сам же Сталин был кумиром моего поколения. Возможно, взрослые считали иначе, но я никогда не обсуждала это с ними.

Я не была единственной еврейкой в классе. Сейчас я понимаю, что национальность моих одноклассников не имела тогда для меня значения. Мои учителя не обращали внимания на мою национальность. Много евреев было также и среди учителей. Я думаю, что антисемитизма до войны не было; не могу припомнить каких-либо его проявлений.

На протяжении войны

Бог уберёг нас от репрессий, начавшихся в 1930-ые [см. «Большой террор»] [17]. Репрессии не затронули нашу семью; возможно, это было связано с тем, что ни отец, ни мать не были высокопоставленными лицами. Простой бухгалтер не представлял ни для кого интереса. Арестовывали видных, заметных людей, крупных военных и политических деятелей. Мы узнавали об этом в школе, из газет и радиопередач. Я не сомневалась в вине этих людей, и всегда радовалась, когда раскрывали очередной заговор против советской власти. Я удивлялась, как люди могут вредить своей стране. В нашем классе было несколько учеников, родители которых были репрессированы – так называемые враги народа. [18]. В старших классах был мальчик, который пришёл из другой школы. Он держался обособленно, замкнуто. Некоторые учителя просили нас быть внимательнее и участливее к нему. Возможно, его родителей репрессировали, но об этом не говорили открыто. Мы могли только предполагать. Мы относились к нему с большим сочувствием, и, как могли, старались поддержать его.

После аннексии [восточной] Польши Советским союзом [19] в 1939 году в результате вторжения в Польшу [20] гитлеровских войск, я искренне считала, что поляки должны быть благодарны нам. Они были освобождены от захватчиков и получили возможность стать гражданами лучшей страны в мире. У меня было такое же отношение и к аннексии СССР прибалтийских республик [см. «Оккупация прибалтийских республик»] [21], так как я считала, что в этих странах – низкий уровень жизни, они постоянно угнетались, и мы дали им свободу и шанс на лучшую жизнь. Сейчас я понимаю, что население этих стран воспринимало нас как оккупантов, хотя в то время я считала, что мы несём добро, освобождая эти страны и расширяя наши западные границы.

Конечно, мы боялись, что может разразиться война, и я была счастлива, когда был подписан пакт Молотова-Риббентропа [22]. Я думала: как хорошо, что Сталин смог договориться с Гитлером, и на нашей земле не будет войны. Мы не знали, что происходило в Германии во время правления Гитлера. Моя тётя Матильда с мужем работали в торговом представительстве в Германии. Когда Гитлер пришёл к власти в 1933, они сумели выехать из Германии. Они рассказывали нам о том, как фашисты уничтожали коммунистов и евреев. Я слушала их рассказы и думала о том, как нам повезло, что у нас нет подобного. Я не могла представить, что такие зверства и даже хуже происходят и в нашей стране.

В 1940 году я окончила десятый класс школы. В последнем классе я также брала частные уроки немецкого помимо изучения других предметов. Когда я училась в девятом классе, родители спросили меня, куда я собираюсь поступать. Я сказала, что хочу в иняз, но ещё не решила, будет это немецкий или английский. Тогда мама сказала, что лучше мне учить немецкий на случай войны с Германией. Я не восприняла серьёзно слова мамы в тот момент, но запомнила их. Я не смогла поступить в Институт иностранных языков с первой попытки. Мой школьный приятель Вениамин Губенко был прирождённым архитектором: он великолепно чертил, рисовал. Он прививал мне любовь к архитектуре и уговорил меня поступать в Московский инженерно-строительный институт, хоть у меня и не было никаких способностей к черчению. Он сделал за меня пару чертежей для приёмной комиссии, а вступительные экзамены я сдала сама. Нас обоих приняли.

Первого сентября я пришла на занятия и удивилась, не увидев Вениамина. Я и представить себе не могла, чтобы он мог пропустить первый день занятий. После пар я решила зайти к нему домой; мне открыла дверь его рыдающая мама. Она сказала мне, что Вениамина арестовали ночью, ничего ей не объяснив. Что такого мог сделать семнадцатилетний парнишка, чтобы им заинтересовался НКВД [23]? Я попыталась успокоить его взволнованную маму, убеждая её, что речь идет об ошибке и что он вернётся, но полностью его реабилитировали только через десять лет, когда я уже была замужем [см. «Реабилитация в Советском союзе»] [24].

Даже в его комсомольском билете было указано, что он выплатил все членские взносы за время нахождения в ГУЛАГе [25] и последующего пребывания в ссылке. Вениамин рассказал нам, как его арестовали. У него пропала двоюродная сестра. Кто-то рассказал ему, что видел, как какую-то девушку заталкивали в машину. Так обычно делали люди, приближенные к Берии [26]. Все москвичи знали об этом. Вероятно, кто-то узнал, что Вениамин хочет отыскать свою сестру, и той же ночью его арестовали. Я поверила ему, так как были и другие похожие случаи…

Я проучилась в строительном институте два месяца, но без помощи Вениамина я не могла справиться ни с одним предметом. Я поняла, что не смогу продолжить обучение в институте, и перевелась в Институт иностранных языков. Мне засчитали оценки, полученные на вступительных экзаменах в строительный институт, и мне надо было сдать только один дополнительный экзамен – немецкий. Я успешно сдала экзамен, и меня приняли на первый курс. Моя же старшая сестра Евгения годом ранее поступила в Московский институт философии и литературы.

В воскресенье 22-го июня 1941 года я была дома. Был летний семестр, и я готовилась к экзаменам. Мама, бледная и взволнованная, вошла в мою комнату и сказала, что Германия напала на СССР без объявления войны, и что по радио должен выступить Молотов [27]. Мы все слушали выступление Молотова, и не могли поверить в то, что Германия нарушила пакт о ненападении; тем не менее, это произошло. Дома я сразу же заявила, что хочу пойти на фронт добровольцем. Мама пыталась отговорить меня, убеждая, что на фронте нужны только радистки и санитарки, а такие изнеженные городские девочки, как я, будут лишь обузой. Я и впрямь была «тепличной» девушкой. Когда я болела, мама согревала термометр в руках и только потом ставила мне его под мышку. На курсы медсестер я идти не хотела, так как боялась вида крови.

Я очень обрадовалась, когда в институте объявили, что нужны добровольцы для отправки на фронт военными переводчиками и что желающие могут зайти к ректору. У меня была оценка «отлично» по немецкому; тем не менее, военную терминологию я знала плохо, и понимала, что мне надо будет её изучить. Я пошла к ректору, чтобы записаться в добровольцы; в кабинете у него сидела военная комиссия. Переводчики относились к разведуправлению, поэтому отбор проводили военные. Поговорили они со мной, записали мои данные. Затем мне сообщили, что меня включили в группу для учёбы в Военном институте иностранных языков. В довоенные годы это был факультет при Институте иностранных языков, а после начала войны этот факультет стал отдельным институтом, который готовил переводчиков для отправки на фронт.

Я очень расстроилась из-за того, что должна буду продолжить учёбу. Я думала, что пока я буду учиться, война уже закончится. Меня утешили, сказав, что война так скоро не закончится, а на фронте нужны только грамотные переводчики. Институт работал в городе Ставрополь, расположенном на Волге, в 1 300 километрах к северо-востоку от Москвы. Это был богом забытый городок; по сути, большая деревня. Потом этот город был затоплен и сейчас не существует [Примечание редактора: В связи со строительством Волго-Донского канала, соединившего две крупные русские реки, и гидроэлектростанций было затоплено много небольших городов и деревень; жителей этих городов и деревень переселили.]

Когда мы с мужем были в речном круизе по Волге в 1970-ых, нам показали место, где был расположен этот город. В трёх километрах от города был летний санаторий для туберкулёзников. Весь комплекс состоял из большого деревянного барака, находящегося в сосновом лесу, и фермы, где делали кумыс [сквашенное кобылье молоко, популярное на востоке России и в Центральной Азии; считалось, что кумыс излечивает туберкулёз]. В бараке были большие окна, чтобы у больных было побольше воздуха, так как санаторий работал летом. Мы поселились в бараке. Приехали мы туда в октябре; барак не отапливался. Мы как-то обходились без отопления осенью, но зимой были очень сильные морозы, когда температура опускалась до 50°С ниже нуля.

Наши преподаватели жили не в нашем бараке, а в небольших домиках, где были маленькие печки. В нашем бараке не было устройств для обогрева, что было суровым испытанием для нас. Водопроводные трубы и канализационная система сразу же вышли из строя из-за прорыва труб. Вечером мы приносили воду из реки, чтобы было чем умыться утром; когда мы просыпались, в ковшике был лёд. На занятиях у нас выпадали ручки из замёрзших пальцев, но при этом мы должны были записывать лекции. Кроме языковых предметов, у нас были лекции по немецкой армии и вооружению. В то время не было авторучек, и нам приходилось макать перо в чернильницу, а чернила также замерзали.

Мы голодали. Почти вся группа состояла из девушек, так как парней отправляли на фронт. В нашей группе было несколько парней, не подлежащих призыву с учётом их физического состояния. Голодных и замёрзших девчонок заставляли ежедневно ходить в лес за дровами для учителей. Одна группа должна была рубить деревья, вторая – колоть их. Конечно, у нас не было такого опыта. Мы должны были распиливать стволы больших сосен более, чем на половину, а затем толкать их. Перед падением огромной сосны, мы все разбегались как мыши в разные стороны. Именно тогда я впервые увидела смерть человека. Один из парней не успел отбежать; его задело ветвью падающей сосны. Он сразу же умер. Это было ужасно и жутко. Бывали моменты, когда я жалела о том, что не эвакуировалась с сестрой и мамой.

Мой отец до войны работал на авиационном заводе; завод эвакуировали в Куйбышев [900 км к востоку от Москвы], и он выехал с ним. Маму и сестру эвакуировали в Ульяновск [нынешний Симбирск Ульяновской области, 700 км к востоку от Москвы]. Мой институт эвакуировали в Центральную Азию. Я была возмущена, так как я приехала не для того, чтобы пилить дрова для руководства! Тот учебный год был самым ужасным для меня за всю войну. Мы хотели быть в действующей армии, на фронте. Каждый день мы слушали сводки с фронта и приходили в уныние. Наши войска покидали город за городом, а немцы прорывались к Москве. Положение на фронте было плачевным, и нашу учебную программу сократили до минимума. Наш курс предварительно планировали на два года, но в реальности наши занятия продлились год. Нельзя было мешкать, так как фронт нуждался в переводчиках. Было много заявок на переводчиков. Военных переводчиков до войны планово не готовили. Группы направляли, как только они были готовы к отправке. Нам всем присвоили звание лейтенанта.

Вначале я не знала ничего о моей семье. Я уехала из Москвы в начале октября 1941 года. До Ставрополя мы добирались более двух недель, и когда я написала моим родственникам в Москву, они уже уехали. Эти месяцы были для меня самыми тяжёлыми и тревожными. Все мои сокурсники переписывались со своими родственниками и получали от них посылки, и только я не знала ничего о том, что происходит с моей семьёй.

В начале весны 1941 года за моей сестрой Евгенией ухаживал один очень хороший еврей, Михаил Либенсон. Он работал во Внешторге вместе с сёстрами моей мамы. Он был безумно влюблён в Евгению, она же, казалось, не разделяла его чувств, и Михаил решил действовать с моей помощью, заручившись моей поддержкой. Когда он к нам приходил, он всегда приносил мне какие-нибудь безделушки и вкусняшки. Мне он нравился. Затем началась война, и я уехала.

Однажды меня позвали к телефону во время какой-то лекции. Я протиснулась через кого-то и выбежала из комнаты. Оказалось, что звонил Либенсон. Не представляю, как он смог меня найти, ведь наш институт считался имеющим отношение к государственной безопасности, и было практически невозможно получить его адрес и номер телефона, так как это была военная тайна. Они поженились с Евгенией, и он забрал её, нашу маму и бабушку в Ульяновск, куда эвакуировали Внешторг. Он сказал мне свой адрес и записал адрес моей полевой почты. Мои мама и сестра очень сильно переживали и думали, что меня убили на фронте. С того времени мы больше связь не теряли. Моя бабушка умерла в эвакуации в 1942 году.

В апреле мою группу направили в район Ленинграда во вторую ударную армию. Мы шли километров сто пешком до железнодорожной станции. Большую часть нашего пути мы передвигались по замёрзшей Волге; лёд уже начинал таять. Мы пришли на станцию голодные и измотанные. На поезде мы добрались до Москвы. Нам надо было в управление кадров военного министерства, а затем на Волховский фронт. Ленинград был блокирован [смотрите «Блокаду Ленинграда»] [28] немецкими войсками. В вагоне, в котором я ехала, было 40 молодых солдат. Поезд шёл практически без остановок; остановки были очень короткие. Еду выдавали на станциях; там стояли столы, и повара накладывали кашу в котелки. Я до сих пор помню ужасы той поездки. В вагоне не было туалетов, а на остановках у нас не было времени на то, чтобы сходить в туалет, так как поезд отходил через минуту-две. Я старалась не есть и не пить, но естественные потребности были сильнее, и нам приходилось справлять нужду в углу вагона; это было настоящей пыткой для меня.

Тогда я впервые попала под воздушный налёт немецкой авиации. Наш поезд приближался к мосту и внезапно остановился. Немецкие самолёты бомбили мост. Они практически не бомбили наш эшелон, так как немцам было гораздо важнее уничтожить мост; тем не менее, мы также подвергались опасности. Нам приказали покинуть поезд и рассредоточиться. Я спряталась в каком-то сарае с парой солдат. Сарай находился недалеко от моста. Через щели в сарае можно было видеть бомбы, которые падали с немецких самолетов, летающих туда и обратно с ужасным шумом. Этот шум пугал больше всего, даже больше, чем сама бомбардировка. Немцы уничтожили мост и улетели. Что нам оставалось делать? У меня было направление в штаб фронта, и я должна была туда добраться. Как оказалось, было ещё несколько человек, которые должны были прибыть туда. Нам надо было пройти пешком двадцать пять километров. Мы отправились в путь; у меня был с собой большой чемодан с одеждой.

Моя семья не занималась активным отдыхом, не ходила в походы, поэтому и рюкзака у меня не было. Офицеры несли мой чемодан по очереди. Всё таяло, везде были грязь и размокшая глина. Мы шли по опушке леса, когда увидели грузовик, застрявший в грязи. Офицеры помогли водителю вытащить грузовик на дорогу, и он согласился нас подвезти. В институте нам выдали обмундирование, но выдали не сапоги, а ботинки. Я ступила на дорогу и оказалась по колено в грязи. Один из офицеров предложил перенести меня. Мы дошли до половины дороги, и я упала в глубокую лужу. Мне было уже всё равно, и я как-то дошла до машины. Мы сколько-то проехали, а затем выяснилось, что штаб переехал в другое место. Наконец мы приехали в кадровый отдел штаба. Я показала моё направление, и мне сказали направляться во вторую армию; моих попутчиков направили в восьмую армию, и нам пришлось расстаться.

Смеркалось, а я всё ещё искала штаб армии. Мне сказали, что он находится недалеко, километрах в восьми. Я промокла до костей, была вся в грязи; кроме того, мне пришлось нести мой чемодан. Я шла по дороге, а на ней не было ни людей, ни машин. В конечном итоге остановилась машина, проезжавшая мимо, и майор спросил у меня, куда я иду и зачем. Должно быть, я выглядела очень жалко, так как он сказал мне сесть на обочине и дождаться его возвращения, пообещав отвезти меня в штаб. Он отвёз меня в штаб, к разведчикам. Пустое место какое-то, с песком и грязью. Оказывается, там были землянки, в которых жили разведчики из разведотряда. Они дали мне тёплого чая и спросили, как меня зовут. Сказали, что у них раньше уже была переводчица по имени Марина. Как оказалось, речь шла о моей сокурснице Марине Сайфулис. Мне рассказали, как она погибла.

Она попала в окружение в Ленинграде. Её отряд пытался по одному выйти из болот. Там была мясорубка; в этих болотах до сих пор находят кости погибших. Возможности для манёвра у армии не было, и надо было идти по одному, перепрыгивая по кочкам, под выстрелами немцев. Они перебегали от одной воронки к другой, пытаясь укрыться от выстрелов. Внезапно они увидели Марину. Она очень красивая девочка была. Мне очень нравились её шикарные толстые длинные косы. В институте её постоянно заставляли их остричь. Ей даже угрожали наказанием. Марина встала во весь рост и пошла по болоту с распущенными волосами. Ей все кричали: «Ложись! Ложись!», а она продолжала идти. Вероятно, она психологически не могла справиться с напряжением. В неё попала пуля, и она упала. Её даже не смогли похоронить.

В конце концов, армия смогла прорвать окружение, хоть и понесла огромные потери. Начальником разведки был генерал Громов; он руководил выходом своих подчинённых из этого болота. Под конец они увидели группу людей, но было непонятно, русские это или немцы. Генерал сказал своему адъютанту, что он пойдёт и выяснит ситуацию, и приказал застрелить его, если выяснится, что там немцы, чтобы он не попал живым к ним в руки. К счастью, это были наши [войска]. Я присоединилась к этой армии после того, как они прорвались через окружение. После гибели Марины, они остались без переводчика. Так началась моя фронтовая жизнь.

Вначале я поселилась в землянке с другим переводчиком, офицером. К нам был прикомандирован ординарец, который должен был запасать дрова для нас и печку топить. Там не было никаких удобств. Мама дала мне с собой маленький тазик, который я использовала для умывания и стирки. Но когда мне надо было помыться, я шла в медсанбат. Офицеры и солдаты мылись первыми в банный день; я шла в баню после них. Туалета не было; его заменяли кусты. В армии были и другие девушки: в столовой, медсанбате и в штабе. Я перебралась в землянку к связистке Анне. С того времени мы всё время жили вместе. Из предметов личной гигиены нам выдавали только мыло. Мы должны были обменивать или выпрашивать остальное. Как офицеру, мне полагался доппаек: немного сахара, сало и папиросы. Я не курила, и обменивала папиросы на карамельки, сахар и зубную пасту.

Я присоединилась к армии уже после прорыва блокады Ленинграда. Прорыва блокады было недостаточно; мне пришлось участвовать в боях. Мы отвоевали полоску земли, восемь километров шириной, а немецкая разведка даже не знала об этом. Никто не доложил немецкому командованию о том, что штаб армии, с командирами, с военным советом, мозг армии, находился на этой полоске. И деться нам там было некуда. Мы укрепили наши позиции на берегу канала в окрестностях Ленинграда; этот канал построила ещё царица Екатерина Великая [29] для развлечений своего двора. Ширина канала составляла 20 метров, что позволяло устраивать прогулки по воде, которые были достаточно популярны во времена правления Екатерины.

В ходе строительства канала, глину и землю выбрасывали на берег. Мы сделали землянки, которые выглядели как норы; в них мы жили и работали. За нами находилось Ладожское озеро, а впереди и по бокам были немцы. Конечно, у нас была строжайшая маскировка. Если бы немцы узнали о нас, они бы нас уничтожили. И я там работала. Солдаты тогда не брали пленных, так как у нас не было места для их размещения. Но какие-то немецкие документы приносили, вероятно, взятые у убитых немцев, и я должна была переводить эти документы. В моей землянке было две небольших скамейки и стол между ними. Именно там мы с Анной и жили, а ещё это было и моё рабочее место.

Сразу после прорыва блокады началось строительство узкоколейки для поставок продовольствия в осаждённый Ленинград. До того, продовольствие доставлялось только зимой по «Дороге жизни» [30]. Грузовики шли по льду Ладожского озера зимой, и после таяния льда связи с Ленинградом не было. Это была единственная ниточка, которая связывала осаждённый умирающий Ленинград с Большой землёй до строительства железной дороги. После строительства узкоколейки в Ленинград пошли эшелоны с провизией. Немцы знали об этой железной дороге, и неоднократно её бомбили. Тем не менее, они не смогли её уничтожить.

Для победы в сражении нашей армии надо было соединиться с другой армией, находившейся на другом берегу Ладожского озера на плацдарме Ораниенбаумский [Ораниенбаум – название города Ломоносов до 1948 года; город в Ленинградской области с причалом на Южном побережье Финского залива. Ораниенбаумский плацдарм образовался в сентябре 1941 года в результате оборонительных боёв на Ленинградском фронте.] Я участвовала в Ораниенбаумской операции, и помню и сейчас её детали. Наша армия должна была пересечь Ладожское озеро прямо под носом у немцев. Ночью, в кромешной темноте, штаб армии и личный состав погрузились на несколько катеров. Нам запрещалось даже спички зажигать. Нас поместили в трюмы, и мы должны были сидеть там тихо, чтобы немецкая служба наблюдения не заметила нас. Немецкая береговая охрана использовала прожекторы. Понятия не имею, как они нас не заметили.

В трюме было темно, хоть глаз выколи, и ничего не видно. Мы строили предположения, заметят ли нас немцы или нет, и начнут ли они нас бомбить. Бог нас хранил, и все катера прошли незамеченными. Мы успешно высадились на Ораниенбаумском плацдарме и начали готовиться к атаке. Первым делом надо было взять пленных и выяснить у них расположение немецких войск. Это был мой первый опыт работы с пленными; до того я работала только с документами. Я была робкой и застенчивой девочкой, и боялась, что пленные будут мне лгать. Мне приходилось опрашивать фашистов один на один, без охраны и без какой-либо помощи. Это было очень тяжело с психологической точки зрения.

Офицер был со мной только во время двух или трёх перекрёстных допросов. Когда я поняла, что надо спрашивать и на чём надо делать акцент, мне сказали, что я готова к самостоятельной работе. Первый пленник, которого я должна была опросить, был немецким пилотом, самолет которого сбили под Ленинградом. Высокий, широкоплечий красавец. Блондин с голубыми глазами. Он понимал, что попал в плен, и спеси в нём поубавилось. Но когда он увидел испуганную и смущённую девушку перед собой, он решил применить другую тактику, которая отлично сработала. Он начал рассказывать о своей семье, показывал письма от жены со следами губной помады.

В начале допроса он сказал, что вступил в войну в Италии и только недавно был направлен в Ленинград. Сказал, что не участвовал в бомбардировках, ни одной бомбы не сбросил, а его самолёт сбили. Его история вызвала у меня сочувствие, так как мне казалось, что человек пострадал ни за что. Я записывала все его ответы. Обычно пленных после допроса отправляли в лагерь, но его направили по какой-то причине в штаб. И в ходе перекрёстного допроса выяснилось, что это был матёрый фашист, который с первых дней участвовал в блокаде Ленинграда, а также в постоянных бомбардировках города. Когда я об этом узнала, я очень расстроилась и сказала начальнику штаба, что готова выполнять любую работу – печатать на машинке, мыть полы, но не допрашивать пленных.

Когда я закончила говорить, начальник сказал мне, что меня заменить некем, и что переводчики – штучный товар. Добавил, что всё будет хорошо, что просто надо быть построже с пленными и пригрозить им расстрелом. Я выработала другой тон в общении – доверительный. Я убеждала их, что им нечего бояться, война для них уже закончилась, они выжили. Скоро у них будет возможность вернуться домой и начать обычную жизнь гражданского лица. И всё, что им нужно сделать, – поскорее покончить со всем плохим, так как Гитлер всё равно будет уничтожен, и это будет к лучшему не только для нас, но и для самих немцев. Вначале мне было сложно преодолеть мою застенчивость, но это произошло естественным образом.

Успешное наступление наших войск на Ораниенбаумском плацдарме завершилось полной победой. Блокада Ленинграда была снята. Я получила первую военную награду за участие в этой операции: «За оборону Ленинграда» [31]. Эта медаль – редкость сейчас; очень мало осталось в живых тех, кто участвовал в прорыве блокады.

Меня взяли в разведку. Я должна была принимать участие в разведке и перекрёстных допросах пленных на месте. Когда мы оборонялись, разведка была затруднена. Мы должны были сидеть в засаде. Доставить пленного в штаб было совсем непросто. Мы старались брать в плен офицеров, а не рядовых; тем не менее, брали и рядовых, если в этом была необходимость. Мы применяли разные методы: иногда засаду, а в каких-то случаях приходилось и в бой вступать. Было проще, когда мы наступали; тогда нам уже не надо было искать пленных. Во время окружения, немцы сами сдавались в плен. У нас было жёсткое требование: не попасть в плен к немцам живыми. Наш противник вёл себя совсем по-другому: они готовы были на всё, чтобы выжить. Одного-двух пленных отводили в отдел допросов дивизиона.

Я разговаривала с пленным один на один, так как в ином случае не было бы атмосферы доверительной беседы. У меня было много работы. Я должна была допрашивать пленных; кроме того, я обрабатывала документы. Начальник штаба получал каждый день от меня такую сводку: «Из показаний пленных и документов обнаружено…». Я знала, какие вопросы я должна была задавать. Для успешных действий в боях было важно получить информацию о расположении противника: был ли это старый полк из измотанных людей без свежего пополнения, где осталась всего половина личного состава, или «свежая», хорошо вооружённая немецкая дивизия. Я также должна была получить информацию о количестве войск, оружии, артиллерии и так далее.

Конечно, пленные многого не знали, но знали достаточно о своём батальоне и дивизии. Мелочи также были очень важны: например, если пленный был мобилизован в своей дивизии, то какие обмундирование, оружие и питание он получал. Мы не могли наступать вслепую; нам была нужна информация даже о плохом состоянии. В ходе перекрёстных допросов мы не применяли физическую силу. Многие считают, что допросы сопровождаются рукоприкладством; ничего подобного. Когда с пленниками обращались доброжелательно, а не как с неприятелем, они рассказывали обо всём, что знали, и выражали желание помочь. Я не воспринимала их как врагов. Они не были фашистами для меня, просто пленными, и я не чувствовала ненависти по отношению к ним. Конечно же, мне хотелось посмотреть на немцев как в бою, так и вне боя.

Моё любопытство однажды чуть не стало роковым для меня. На переднем крае были наблюдательные вышки, где сидели наши наблюдатели и наблюдали за передвижениями немцев. Я попросилась залезть на вышку, чтобы увидеть, что происходит. Я увидела, как отдыхают немцы. Они варили кофе. Только я спустилась с вышки, как в неё попал снаряд, и от сооружения остались лишь щепки. И это был не единственный случай, когда Бог меня спас. Однажды вышибли мы немцев с их позиций и заняли их землянки. Мы знали, что немцы часто минировали свои землянки перед отступлением, если у них было на это время. Обессиленные и измученные, мы расслабились и не позвали сапёров. Разведчики принесли много документов из немецкого штаба, и я должна была незамедлительно начать над ними работать.

Мне показали, где будет моя землянка, и солдаты отнесли туда мешки с документами. Я зашла туда и показала им, куда складывать мешки. Я даже не успела выйти из землянки, как появился сапёр с собакой. Собака начала принюхиваться и села у порога; значит, в землянке была мина. Собаки никогда не ошибались. Мину нашли под порогом. Мне повезло, что у меня были длинные ноги, и я всё время перешагивала порог над миной. Будь я поменьше ростом, я бы подорвалась на мине. Были разные случаи. Один произошёл, когда я ехала с водителем нашего штаба. Мы должны были пересечь мост. Водитель спросил у меня, сколько сейчас времени. Было 15.30, и он сказал, что мы как раз успеем проехать по мосту, так как немцы ежедневно бомбят мост точно в 16.00. Неожиданно немцы начали бомбежку; это произошло на полчаса раньше обычного. Только мы пересекли мост, как он взорвался.

Между боями были достаточно продолжительные перерывы. Мы были молоды и часто устраивали танцы, когда было немного свободного времени. У нас был патефон и несколько пластинок с танцевальной музыкой. Мужчины из моего полка приглашали девушек из полка связи, которые были не на дежурстве, так как в нашем полку было очень мало девушек, и танцевали. Были у нас и группы художественной самодеятельности – певцы, танцоры и музыканты.

У меня было личное оружие. Разведчики подарили мне трофейный [взятый у погибших или пленных немцев] «Вальтер», маленький дамский пистолетик. Очень красивый. Я всегда носила его с собой, но не знала, как им пользоваться. У нас были занятия по стрельбе, но я старалась избежать их под любым предлогом.

Зимой 1944 года мы были на территории Польши. Уже ощущался перелом в войне, и у нас не было сомнений в предстоящей победе. Немцы иногда сдавались в плен целыми дивизиями. Солдаты были деморализованы и не хотели погибать в конце войны; немецкие же офицеры сражались отчаянно. Наша разведка проводила перекрёстный допрос пленных практически ежедневно. У нас была ещё одна переводчица, которую прислали, так как я не справлялась с имевшейся работой. Нам не нужно было много информации, только основная: откуда, назначение, дислокация. Мне часто приходилось вести пленных в штаб через лес. Затем мы шли в деревушку. Мы не тратили своё время на небольшие немецкие деревушки: они не имели стратегического значения для нас, а в любом сражении всегда есть потери убитыми и ранеными. Поэтому мы просто обходили их и шли дальше.

В лесу мы окружили целую роту, хорошо укомплектованную, вооружённую, с машинами. Они не собирались сдаваться. Они надеялись выследить нас и уничтожить по одному. Раз мы шли на обед и увидели машину, которая двигалась на большой скорости из леса. Один немец сидел на сидении водителя, второй – на заднем сидении с оружием. Машина промчалась мимо и скрылась. Генерал-майор Генрих Цвангер, еврей, командовал нашими инженерными войсками. Замечательный человек был. Ему надо было часто ездить в штаб и в строительные части. Его сопровождала охрана.

Однажды Цвангер поехал в части и пропал. Его не было два дня, и мы начали поиски. Поиски продлились несколько дней. Потом нашли в разных частях леса его ордена и фрагменты тела. То есть, его на куски разорвали буквально. Он был генерал-майор, да ещё еврей. Его ужасная смерть стала тяжёлым потрясением для нас. Мне надо было ходить в штаб полка: носить протоколы допроса разведывательной службы. Я была одна, у Цвангера же была вооружённая охрана. Конечно, первое время я боялась. Меня ужасала мысль о смерти, но ещё больше я боялась попасть в плен к немцам живой. Мне выдали оружие, но я по-прежнему не умела им пользоваться; кроме того, я хорошо понимала, что не смогу оказать сопротивление в случае нападения.

Однажды вечером я шла в штаб с протоколами, и вдруг заметила свет фар машины позади меня. Было неясно, кто за рулём. Я прижалась к дереву в надежде остаться незамеченной. Машина остановилась, и из неё вышел командующий армией генерал-полковник Федюнский. Он спросил меня, что я делаю одна в лесу. Я ответила, что несу протоколы допросов в штаб, а охрана идёт сзади. Затем Федюнский спросил, есть ли у меня оружие; спросил также, умею ли я им пользоваться, и я честно ответила, что нет. Наверное, мне следовало соврать, так как он начал ругаться как извозчик. Я впервые слышала такую матерную брань. К счастью, мне так и не пришлось научиться стрелять. Я так и не сделала ни одного выстрела. Когда я вернулась в полк, меня начали посылать с протоколами совещаний.

В каждом [нашем] отряде был отдел СМЕРШ [32]. Они не были связаны с нашей разведывательной службой. Формально они должны были раскрывать немецких шпионов, тогда как в действительности следили за нашими солдатами, в частности, за теми, кто был в окружении. Честно говоря, я их очень не любила. Думаю, если бы они узнали о моём методе допроса, дружеском отношении к пленным, они взяли бы меня в разработку. Бог меня хранил, и СМЕРШ мной не заинтересовался.

Весной 1945 года мы вступили на немецкую землю. Вначале местное население боялось нас. Мы входили в пустые города, из которых убегали люди, узнав о нашем приближении. Помню, как мы вошли в город Мариенберг. Маленький чистый городок, но абсолютно пустой. Я зашла в один дом, и увидела отброшенное одеяло и чашку свежесваренного тёплого кофе на прикроватном шкафчике. Видимо, хозяева поспешно сбежали в том, в чём были. Никто из жителей не пытался нам сопротивляться, настолько они были напуганы. В самом конце войны те немцы, которые не могли убежать, оставались. Не все могли убежать, так как запасного плана не было. Я не относилась к этим людям враждебно; я относилась к ним доброжелательно. Однажды мы пришли в деревушку, и увидели там стадо жалобно блеющих недоенных коз. Я нашла женщину и попросила её подоить животных. Там также было много чёрно-белых племенных коров. Такой скот переправляли в СССР эшелонами, так как наше сельское хозяйство было полностью разорено и разрушено, и надо было восстанавливать поголовье. Эшелоны с коровами останавливались на разных станциях, и скот распределяли по деревням.
В апреле 1945 года мы уже догадывались, что война скоро закончится. Шли бои в Берлине. Бои были по всей стране, и немцы отчаянно сопротивлялись. Они пытались задержать продвижение наших войск, а также американских. Нас удерживали, чтобы мы поменьше земли захватили. Поэтому к концу войны территория ГДР оказалась такой маленькой, так как почти вся Германия осталась за ФРГ [После безоговорочной капитуляции нацистской Германии, страна была переустроена согласно соглашениям Ялтинской конференции от февраля 1945 года и Потсдамскому соглашению от июля-августа 1945 года победивших союзников. Восточная граница Германии была установлена по линии рек Одер и Нейсе (линия Одер-Нейсе). Оставшаяся территория была разделена на четыре оккупационные зоны: советскую, американскую, британскую и французскую. В 1949 году в советской оккупационной зоне было создано советское государство-сателлит Германская Демократическая Республика, также известное как ГДР или Восточная Германия; три остальные зоны объединились и образовали Федеративную Республику Германию или ФРГ либо Западную Германию].

Наша вторая ударная армия шла по северу Германии. Мы освободили Восточную Германию и побережье Балтийского моря, остров Рюген. Помню, как мы освобождали город Грайфсвальд. В центре этого города находился старый университет, второй по значимости в Германии. При этом университете работали клиники; в конце войны эти клиники использовались немецкой армией в качестве госпиталей для солдат. В Грайфсвальде находился крупный, хорошо вооружённый военный гарнизон, который готов был защищаться не на жизнь, а на смерть. Я понимала, что город Грайфсвальд пострадает, когда мы придём туда. Тем не менее, мы должны были его взять в максимально короткие сроки. Для этих целей были выделены передовые части нашей армии с артиллерийскими батареями и авиацией. 28 апреля в 6 утра был отдан приказ атаковать Грайфсвальд. Все батареи должны были начать артобстрел, а самолеты – бомбить город с воздуха. Мы должны были подавить сопротивление этого гарнизона с минимальным потерями убитыми и ранеными с нашей стороны.

Около 2 утра наблюдатели доложили в штаб, что от города едут три чёрных лимузина с белыми флагами. Нам надо было решить, что делать дальше. И командующий отдал приказ их пропустить. В машине было три человека: заместитель коменданта гарнизона, ректор университета и начальник больницы, находившейся в помещениях университетской клиники. Они просили нашего командующего пощадить город, и объявили город открытым. Просили они пощадить и жителей города, а также раненых, так как им некуда было идти. Я переводила этот разговор. Конечно, это мог быть отвлекающий манёвр, чтобы оттянуть время. Нам было нечего терять. Мы были полностью готовы к наступлению; кроме того, мы могли очень быстро взять город и пойти дальше.

Тем не менее, наше командование решило принять их предложение из соображений гуманности. Никто не хотел смерти большого числа гражданских лиц и раненых. Кроме того, университет был не только историческим и архитектурным шедевром; там находилась крупнейшая библиотека в Европе. Командование и немцы оформили и подписали акт о капитуляции: разоружить гарнизон, сложить оружие в указанном месте, выстроить всех военных на главной площади города, выставить охрану у складов и магазинов, чтобы исключить мародёрство и грабежи. Затем наши офицеры отправились в Грайфсвальд, а парламентёры остались у нас. Если бы наши офицеры погибли, немцев бы расстреляли. Задача была сложная, и мы должны быть дать отбой всем батареям, чтобы они не открыли огонь в 6 часов утра, и ни один самолет не должен быть подняться в воздух. Один выстрел или взрыв, и наши офицеры в Грайфсвальде погибли бы. Все волновались. Наши нервы были натянуты до предела, когда стрелка подошла к 6 утра. К счастью, всё прошло очень хорошо: не было ни одного выстрела, и ни один самолёт не взлетел. Мы вздохнули с облегчением.

В 8 утра наш штаб вошёл в Грайфсвальд в сопровождении небольшой группы охраны. В каждом окне была белая простыня. Улицы были пусты: не было ни человека. Все жители спрятались: в квартирах, в подвалах. Потом я узнала, что Гитлер распространял пропаганду о том, что русские не берут в плен, а сразу всех расстреливают. Мы видели плакаты с русским солдатом, изображённым в виде монстра с зубами-кинжалами. Конечно, немцы боялись. Город сдался, и сразу была создана наша комендатура, ответственная за наведение порядка в городе для спокойной мирной жизни жителей города. Я работала в комендатуре переводчиком. Выглядела я как миролюбивая, воспитанная девушка из интеллигентной семьи.

Когда я появлялась на улицах, за мной всегда следовала на определённом расстоянии группка женщин. Они хотели присмотреться ко мне. Однажды я шла в ратушу и увидела объявления на доске; одно из них привлекло моё внимание: «Молодая вдова хочет выйти замуж.». У нас не было ничего подобного в то время. Меня это так развеселило, что я начала читать все остальные объявления. Когда я оглянулась назад, я увидела толпу женщин за своей спиной. Они впервые решились на разговор и начали задавать мне вопросы о жизни в СССР, о наших планах в отношении немцев. Перебивая друг друга, они рассказывали, как боялись, что советская армия уничтожит всех без исключения.

Они также сказали, что представляли советских людей свирепыми варварами, в реальности же мы оказались приятными и добрыми людьми. Я рассказала им о нашей жизни, а также заверила их, что мы не сделаем ничего плохого немцам, за исключением наших врагов. Женщины попросили меня прийти в ратушу: там соберётся всё население города, и я смогу всем рассказать об этом. Я сказала, что не возражаю, но при условии, если мне разрешит моё руководство. Когда я рассказал об этом в комендатуре, мне напомнили, что мы по-прежнему остаёмся для немцев врагами. В общем, мне не разрешили пойти на встречу в ратуше, опасаясь провокаций.

Я была связующим звеном между нашей армией и жителями города, которые могли обращаться в комендатуру со своими предложениями и жалобами. Иногда люди жаловались, что наши солдаты врывались в квартиры и требовали деньги и драгоценности. Такие случаи очень строго наказывались. Мы должны были наладить снабжение продовольствием и товарами первой необходимости. К этой работе привлекались местные жители, которые были рады помочь.

Мне не встречались наши солдаты, попавшие в плен к немцам, а затем освобождённые советской армией. Их всех направляли в СМЕРШ, где выясняли, как и когда солдат был взят в плен, как он вёл себя в плену. Находясь под влиянием пропаганды, я, как и большинство людей, считала таких солдат изменниками. Но всё это было в теории; в реальной жизни я не сталкивалась с такими людьми.

Кроме первой медали «За оборону Ленинграда», я получила ещё два ордена во время войны: орден Красной Звезды [33] и орден Отечественной войны [34] второй степени. Орденом Красной Звезды меня наградили после Нарвской операции «за действия, способствующие успешному проведению боевой операции» (согласно протоколу). Значит, мои сводки способствовали успешному проведению военных операций. [Нарвская наступательная операция была проведена в окрестностях эстонского города Нарва в период с 24 по 30 июля 1944 года; в ней принимал участие Ленинградский фронт. В результате этой операции было нанесено поражение группировке немецких войск, а советские войска прорвались к Балтийскому морю.] Орден Отечественной войны я получила после капитуляции Грайфсвальда.

Я вступила в партию, когда была на фронте. Тогда все вступали в партию. Это было из разряда само собой разумеющегося. Меня никто не принуждал; я была так воспитана. Я считала, что я должна быть членом партии, если я – патриотка своей страны, люблю её, защищаю её от врагов и желаю ей процветания. Кроме того, я была офицером, а все офицеры в моём окружении были коммунистами. У меня не было сомнений, вступать мне в партию или нет.

После войны, находясь в Германии, я вышла замуж. Во время службы в армии у меня было много ухажёров, которые признавались мне в чувствах и делали мне предложение, но мне никто не нравился; я была готова только к дружбе. Мой будущий муж, полковник Павел Синеокий, был назначен комендантом Грайфсвальда. Позже Павел рассказывал мне о том, что влюбился в меня с первого взгляда. Осенью 1946 года мы поженились в Грайфсвальде. Павел был намного старше меня. Он родился в 1901 году в казачьей [35] станице недалеко от Кубани. Родом он был из крестьянской семьи. Отца Павла звали Мирон, имени его матери я не помню. Его родители умерли ещё до войны, и я не была с ними знакома. У него было два брата. Павел ушёл из родительского дома до революции. Он был отличным наездником, как и все мальчишки из казачьих станиц. Именно поэтому он пошёл служить в казачий полк царской армии, откуда перешёл в конницу во время революции.

После войны

После революции и Гражданской войны, Павла направили в Военную академию имени Фрунзе в Москве. Павел был очень способным и умным, лучшим студентом выпуска. В академии имени Фрунзе есть традиция гравировать золотом имена лучших студентов на белой мраморной плите, находящейся в холе академии; имя Павла значится там. После окончания академии, Павла направили военным атташе в Турцию. Когда началась война, Павел вернулся на родину и попросился на фронт. Он был на фронте с первых дней войны. Оба брата Павла также воевали. Один из них погиб, а второй вернулся домой, женился; у него было четверо дочерей и один сын.

В 1946 году я демобилизовалась из армии и вернулась в Москву. Мой муж остался в Германии. Мои родители вернулись из эвакуации в 1946. Я поселилась у них. У меня было свидетельство об окончании первого курса Института иностранных языков, поэтому меня зачислили на второй. В сентябре 1946 года я возобновила учёбу в институте. Послевоенная жизнь, конечно, была тяжёлой; то были голодные годы, хоть моя семья и не страдала от голода. Мой муж выслал нам свое свидетельство, а военные были в то время на хорошем обеспечении. В конце 1946 года моего мужа перевели в Москву. Его взяли в генштаб в Москву. Вскоре он получил звание генерала. Мы по-прежнему жили в коммунальной квартире вместе с моими родителями. Моя семья хорошо ладила с Павлом и воспринимала его как родного.

В сентябре 1947 года родился наш сын Сергей. Мне было очень тяжело, но я не хотела пропускать год учёбы. Мне никто не помогал. Мама работала. Утром я кормила ребёнка грудью, пеленала его и уходила на занятия. Сын оставался дома один. Я забегала домой между лекциями, в перерыв, и кормила его. Институт находился далеко. Я ехала на метро, а затем пересаживалась на другой вид транспорта. Утром перед выходом я сцеживала молоко, чтобы соседка могла покормить малыша из бутылочки. Были большие сложности и с вещами для сына. Удачей было купить пелёнку или рубашечку. После занятий мне надо было перестирать гору белья, а ещё надо было приготовить поесть, убраться в квартире, да и другие домашние дела. У нас был ужасный сосед; он постоянно ерепенился, так как его раздражали и я, и ребёнок. Мне много всего приходилось делать по дому, например, кипятить воду на электроплитке, мыть ребёнка, стирать, сушить вещи. Было очень тяжело, но я училась и сдавала экзамены. Когда ребёнок чуть подрос, стало полегче.

Среди моих подруг были и русские, и еврейки; это не имело значения для моих родителей. Именно поэтому я очень почувствовала антисемитизм после войны. В 1946 году антисемитизм был достаточно заметен и ощущался в повседневной жизни. В 1948 году антисемитизм стал, по сути, государственной политикой. Начались процессы против «космополитов» [см. «Кампания по борьбе с «космополитизмом»»] [36], почти ежедневно выходили отвратительные статьи в прессе об учёных и людях искусства еврейской национальности. Их поливали грязью, делали акцент на национальности. Евреев-студентов исключали из института, а евреев-учителей увольняли. Я не пострадала, и в конечном итоге оказалась единственной еврейкой, оставшейся в институте. Не знаю, почему меня оставили в покое: возможно, с учётом моего фронтового опыта, боевых наград или должности мужа. Не скажу с полной уверенностью, но моё имя не упоминали совсем.

Я и сейчас помню тех учителей и студентов; это были очень хорошие, умные люди. Я знала, что была организована травля евреев, но не верила, что её мог организовать Сталин. Когда многих евреев уволили с важных должностей в Академии наук, я думала, что это потому, что русские хотели получить их должности. Евреи занимали высокие должности, а неучи и бездарности не могли их получить. Следовательно, открывались новые возможности; надо было только избавиться от еврея и занять его место. Это было единственное объяснение, которое я могла найти. Я знала множество примеров, когда должность блестящего учёного занимала посредственность, пожинавшая плоды работы предшественника. Меня, моего мужа и моих родственников очень беспокоило происходившее. Всегда есть много посредственностей, которые готовы добиваться поставленных целей любой ценой, избавляясь от тех, кто стоит у них на пути. Такие люди радовались тому, что евреев смещали с постов, и пользовались ситуацией, занимая освободившееся место. Мне казалось, что предательство этих людей заключалось в злоупотреблениях и злобе. Я не думала, что речь идёт о политике.

Именно тогда вошёл в употребление термин «сионисты». Этот термин использовали враждебно по отношению к евреям; до того времени, это слово в СССР не ассоциировалось ни с чем плохим. Многие из тех, кто использовал этот термин, даже не знали его значение. Это слово использовали вместе со словом «жид» [слово, обозначающее евреев и имеющее уничижительный оттенок]. Помню, как какой-то партийный активист читал нам лекцию и заявил, что сионисты заставляли наших крупных военачальников жениться на еврейках. Я возмутилась и сказала, что они женились на еврейках, так как те были умные и красивые, и жениться их никто не заставлял. После этих слов я ждала больших неприятностей, но до этого не дошло.

Мою двоюродную сестру Маргариту, дочь брата моей матери Давида, отправили в ГУЛАГ в 1945 году. На прогулке она познакомилась с английским лётчиком; виделись они всего пару раз, погуляли по городу, а затем её обвинили в шпионаже. Конечно, в 1956 году, после XX-ого съезда КПСС [37], Маргариту реабилитировали и освободили. Она вернулась домой больной и подавленной.

Я окончила институт в 1949 году. У меня было распределение (см. «Обязательное распределение выпускников в СССР») [38] в Московский физико-технический институт, где я должна была преподавать немецкий. Я проработала в Департаменте иностранных языков сорок лет и вышла на пенсию в 1989 году. В январе 1953 года началось «Дело врачей» [39]. Это было страшно – неприкрытый антисемитизм. Я восприняла всё близко к сердцу. Я не верила в виновность врачей. Это было продолжением борьбы против «космополитов» и организованное преследование евреев. Возможно, дела врачей не были бы последними в нарастающем антисемитизме, если бы Сталин не умер в марте 1953.

Вначале я была потрясена и переживала из-за смерти Сталина, а потом подумала, что так лучше. Я устала постоянно слышать имя Сталина вне зависимости от уместности упоминания. Все успехи связывали с ним, так как его считали единственным человеком, способным думать и принимать решения. Повсюду висели портреты Сталина; даже в квартирах людей портрет Сталина был обязательным предметом интерьера. Культ Сталина был распространён повсеместно, и меня это раздражало. Я вздохнула с облегчением после речи Никиты Хрущёва [40], в которой он разоблачил преступления на XX-ом съезде КПСС. Я надеялась на то, что наша страна изменится, на то, что у нас будет более хорошая жизнь. Я верила каждому слову, сказанному Хрущёвым. Всё было ясно.

Я очень хорошо помнила процессы над «врагами народа». Были постоянные сообщения о новых готовящихся заговорах. У меня появились сомнения, когда в 1937 году [см. «Большой террор»] начали уничтожать известных военачальников. Было сложно поверить, что эти люди, рисковавшие своей жизнью, защищая родину, оказались изменниками и шпионами, работающими одновременно на разведку нескольких стран. Я не могла избавиться от сомнений. Высший командный состав армии был уничтожен до войны. Конечно, я понимала, что Сталин принёс много вреда стране, но я по-прежнему непоколебимо верила в партию. Я считала, что партии следует доверять за раскрытие преступлений Сталина и освобождение людей, осуждённых без вины. Я думала, что партия обеспечивает порядок в стране.

Я всегда участвовала в выборах [см. «Выборы в СССР»] [41] по поручению партии. В ходе выборов мне надо было организовывать агитаторов, дежурить на районном избирательном участке, который находился в нашем институте, и следить за подсчётом голосов. Я, в общем, не очень думала, нужно, не нужно таким образом выбирать одного человека, который был в списке.

После войны я продолжала дружить с моей подругой-еврейкой Раисой Тевлиной. Её папа был портной, а мой папа шил у него костюмы. Затем их знакомство переросло в дружбу. Они встречались, чтобы поговорить. Отец Раисы был верующим человеком. Когда папа умер в 1952 году, отец Раисы пришёл на похороны и читал еврейские молитвы у его гроба. Папу похоронили на обычном городском кладбище. Похороны были светскими.

Я была очень близка с моей старшей сестрой Евгенией. После возвращения в Москву из эвакуации, она поступила в университет [Московский государственный университет имени М.В.Ломоносова], так как институт, в котором она училась до войны, закрылся. В 1944 году родился её единственный сын Юрий. Евгения тяжело заболела; она мучилась от постоянных головных болей. После рождения сына, ей пришлось оставить учёбу в университете. Моя мама работала в издательстве и могла давать сестре тексты на перевод. Евгения работала дома; она занималась переводами художественной литературы. Она много времени проводила с сыном. Её невыносимые головные боли не прекращались; в итоге врачи обнаружили у неё опухоль головного мозга. Её прооперировали, но операция не принесла выздоровления. В 1964 году Евгения умерла. Похоронили её рядом с нашим отцом.

Мы отмечали дома все советские праздники – 1 Мая, 7 Ноября, День Красной Армии [«День Советской армии»] [42]. День Победы [43] и Новый год были моими любимыми. К нам всегда приходили гости. 9 мая у нашей семьи была традиция посещать Могилу Неизвестного Солдата. Мы приносили туда цветы и встречались с фронтовыми друзьями.

Я старалась уделять сыну побольше внимания; мама мне очень помогала. Мой муж был постоянно занят на работе, и на семью у него не было времени. Сергей отлично учился в школе. Мы воспитывали его патриотом СССР. Он был октябрёнком, пионером, комсомольцем. После окончания школы, Сергей поступил в Московский физико-технический институт. Он был отличником и поступил в аспирантуру. Сергей был кандидатом наук [см. «Степень кандидата наук в СССР/РФ»] [44] и работал в научно-исследовательском институте генетики микроорганизмов. Сергей очень любил свою работу. Он написал и защитил докторскую диссертацию, стал профессором. Сейчас Сергей руководит институтской лабораторией. После аспирантуры он женился. Его жена работает с ним. У меня есть две внучки: Мария (родилась в 1980) и Юлия (родилась в 1985). К сожалению, моя мама не дождалась внуков. Она умерла в 1972 году. Её похоронили рядом с моим отцом и Евгенией. Это были светские похороны.

Когда государство Израиль было создано в 1948 году, это стало большой радостью для меня. Я всегда искала информацию об Израиле в прессе и очень радовалась успехам этой страны. Наконец-то у евреев появилось собственное государство после стольких лет скитаний. Когда соседними странами была начата враждебная кампания агрессии против Израиля в ходе Шестидневной войны [45] и «войны Судного дня» [Йом Кипур] [46], в нашей прессе появился термин «израильская военщина». Я беспокоилась за Израиль и желала ему победы. Я понимала, что эти войны никак не связаны с тем, что пишут в нашей прессе. Я понимала, что исходной была территория Израиля. Не Израиль первым напал на соседние страны для захвата новых земель. Суть заключалась в другом: люди боролись за свои жизни и за право на жизнь. Эта борьба продолжается; основной вопрос заключается в существовании государства, страны.

Я не собиралась уезжать из страны, когда началась массовая эмиграция в Израиль в 1970-ые. Я не осуждала тех, кто хотел изменений в жизни. Я очень хорошо их понимала. Тем не менее, лично для меня Израиль был чужой страной, как и любая другая страна. Мы с мужем очень часто ездили за границу. Почти ежегодно нас приглашали в Грайфсвальд, где мой муж был комендантом после войны. Жители Грайфсвальда относились к нему с любовью и уважением даже после его возвращения в СССР. Во время наших поездок нас приглашали в школы, детские сады, на заводы и т.д.. Нас также приглашали на праздники и банкеты. У нас был очень плотный график, но проходила неделя, и я начинала скучать по Москве. Я действительно тосковала по родине. Мои корни и моя жизнь – в этой стране.

В то время у нас в стране была очень тяжёлая жизнь: прилавки магазинов были пусты. Если что-то поступало в продажу, рядом с магазином выстраивались длинные очереди. Тем не менее, я не приходила в восторг от изобилия продуктов за границей, от заграничной зажиточности, так как это всё было не мое. Я не понимала, как человек может сознательно пренебречь всем тем, что ценно для него, и уехать жить в другую страну. Я поддерживала контакт со всеми своими друзьями, эмигрировавшими в Израиль. Мы периодически переписывались, и были в курсе жизни друг друга. В то время я даже не представляла, что когда-то смогу их навестить, пригласить их к себе. Всё это стало возможным благодаря перестройке [47], начавшейся в 1980-ых и инициированной Михаилом Горбачёвым [48], генеральным секретарём Центрального комитета коммунистической партии.

В 1977 году ушёл из жизни мой муж. Говоря, время лечит, но моя печаль никуда не ушла. Есть потери, боль от которых никогда не пройдёт. Друзья и сын – моя огромная опора и поддержка.

Я была полна энтузиазма в связи с перестройкой. Мы почувствовали себя свободными; мы не привыкли к свободе, но, вместе с тем, это было очень хорошо. Можно было покупать книги, когда-то запрещённые цензурой, за которые людей сажали в тюрьму. Стало интересно читать газеты, так как в них не было клеветы, и информация, которую мы получали, была правдивой. И, наконец, наступила демократия. Я почувствовала её, когда декан нашего департамента был впервые избран демократическим путём. Я поддерживала всё это. Затем постепенно мы вернулись к тому, что было когда-то. В конце 1980-ых я съездила в Израиль по приглашению моих друзей. Этой стране помогает Бог. Я преклоняюсь перед первыми поселенцами, приложившими все усилия и сделавшими цветущий сад из скалистой пустыни. Они создали эту страну сами.

Когда мы отправились на экскурсию в Тель-Авив с гидом, меня восхитили цветочные клумбы у каждого дома. Людям пришлось тяжело поработать для этого: доставить землю и поливать растения, чтобы они не завяли. Весь город – огромный, ухоженный сад с пальмами, розами, тропическими цветами. Тель-Авив не один такой город; остальные израильские города похожи на него. Израильтяне заслужили мирную жизнь, и они смогут сделать её хорошей. Я восхищаюсь жителями Израиля, самим Израилем, но понимаю, что не смогу там жить. Моё место – в моей стране.

Когда распался СССР [1991], я вначале обрадовалась. Я считала, что Россия – сильная, самодостаточная республика, а остальные просто тянут из неё деньги для строительства заводов и железных дорог. Я думала, что наша жизнь станет гораздо лучше после того, как Россия получит независимость. Затем я поняла, что СССР был единым организмом, который хорошо функционировал, когда был одним целым. Россия что-то давала другим республикам, а что-то получала от них. Не следовало так радикально всё ломать. Не только экономики были переплетены; были переплетены и жизни людей. Практически у каждого россиянина осталось много родственников в разных республиках. Сейчас же оказалось, что они живут в разных странах. И я уже жалею о том, что СССР распался.

Во время перестройки началось возрождение еврейской жизни; тенденции развития сохранились и после распада СССР. Появились разные еврейские общины. У людей появилась возможность ходить в синагоги, открыто придерживаться еврейских традиций. Публикуются книги еврейских писателей и поэтов, фильмы о жизни евреев. Выпускаются еврейские газеты и журналы. Изменилось само отношение к евреям. Раньше люди стеснялись использовать слово «еврей»; это слово не использовали на радио и телевидении. Сейчас же люди говорят на эти темы спокойно и естественно. Изменились паспорта, и в новых паспортах уже нет графы «национальность» [см. «Пятый пункт или пятая графа»] [49], снизился антисемитизм. Как сейчас определить евреев и русских? Раньше документы евреев откладывали, когда они поступали в университет, сейчас же это было бы сложнее сделать. Самое важное – это то, что люди не пытаются скрыть, что они – евреи, и, думаю, это уже настоящий показатель того, что отношение общества к евреям изменилось.

Я принимаю участие в работе двух еврейских организаций. Одна из них (при комитете ветеранов войны) называется «Связь с Израилем». Там регулярно проводят интересные лекции, тематические встречи и концерты в Израильском культурном центре. Я – член общества евреев-ветеранов войны [Совета евреев-ветеранов Москвы] [50], возглавляемого Героем Советского Союза [51] Моисеем Марьяновским. Недавно открылся еврейский общинный центр. Я часто хожу туда. Центр проводит интересные занятия и курсы лекций, и каждый может найти что-то для себя. Мне очень интересна история еврейского народа. Я беру в библиотеке книги по еврейской истории и наслаждаюсь, читая их. Но это применимо только к истории; я по-прежнему неверующий человек, возможно, потому, что меня воспитывали в духе атеизма в школе и дома. Меня радует, что дети и подростки хотят знать свои корни и приходят за этим в еврейский центр.

Глоссарий

[1] Черта [еврейской] оседлости: Определённые губернии (территории) Российской империи, отведённые под постоянное проживание евреев; евреям было разрешено проживание только на этих территориях. Черта оседлости была первоначально определена указом Екатерины II от 1791 года. Положение о черте оседлости действовало вплоть до Русской революции 1917 года; за это время её границы изменялись несколько раз. Черта оседлости занимала территорию от Балтийского моря до Чёрного моря; там проживало 94% от всего еврейского населения России, что составляло почти 5 миллионов человек. Подавляющее большинство евреев проживало в городах и местечках («штетлах») черты оседлости. Определённым привилегированным группам евреев, например, некоторым купцам, выпускникам университетов и ремесленникам некоторых категорий, было предоставлено право на постоянное проживание за пределами черты оседлости.

[2] Кантонист: Кантонистами называли еврейских детей, которых отправляли в военные учреждения царской России с тем, чтобы условия жизни там вынудили их принять христианство. Набор в школы кантонистов особо жёстко проводился в первой половине XIX века. Соответствующий закон был отменён в 1856 году Александром II. Обязательная воинская служба для евреев была введена в 1827 году. Евреи в возрасте 12-25 лет могли быть призваны в армию; евреев младше 18 лет помещали в кантонистские части. Старшины еврейских общин были обязаны обеспечить отдельную квоту по рекрутам. Высокая квота, требуемая к выполнению, суровые условия службы, понимание того, что рекрут не будет соблюдать иудейские религиозные нормы и будет отрезан от своей семьи, приводили к попыткам избежать призыва у военнообязанных. Соответственно, старшины общины выполняли квоту за счёт детей из самых бедных семей.

[3] Русская революция 1917 года: Революция, в результате которой в Российской империи было свергнуто самодержавие и установлена власть большевиков под руководством Ленина. В Русской революции 1917 года выделяют два этапа: Февральскую революцию, причинами которой были нехватка продовольствия и топлива во время Первой мировой войны и в результате которой царь отрёкся от престола, а власть перешла к Временному правительству. Второй этап представляет собой вооружённый захват власти в октябре-ноябре, который возглавил Ленин (Октябрьская революция 1917 года) и в результате которого к власти пришли большевики.

[4] Распространённые имена, перекликающиеся по звучанию или смыслу: Русифицированные или русские имена, которые использовались евреями в повседневной жизни и были приняты в официальных документах. Ассимиляция русских евреев на рубеже 19-го и 20-го веков проявлялась, среди прочего, в русификации имён. В некоторых случаях русифицированным было только написание и произношение (например, «Исаак» вместо «Ицхак»; «Борис» вместо «Борух»), в других случаях традиционные еврейские имена заменялись на схожие по звучанию русские имена (например, «Евгения» вместо «Гита»; «Юрий» вместо «Юда»). После усиления государственного антисемитизма в СССР в конце 1940-ых, большинство еврейских родителей перестали давать своим детям традиционные еврейские имена во избежание дискриминации.

[5] Реальное училище: Среднее образовательное учреждение для мальчиков. Учащиеся изучали там математику, физику, естественную историю, иностранные языки и черчение. После окончания училища, они могли поступать в высшие учебные заведения промышленного и сельскохозяйственного профиля.

[6] Великая Отечественная война: 22-го июня 1941 года в 5 часов утра нацистская Германия напала на Советский союз без объявления войны, что стало началом так называемой «Великой Отечественной войны». План «молниеносной войны» Германии, известный как операция «Барбаросса», практически достиг своей цели по разгрому Советского союза в ближайшие месяцы после нападения. Застигнутые врасплох, неподготовленные советские войска потеряли целые армии и огромное количество техники в первые недели после начала войны. К ноябрю 1941 года, немецкая армия захватила Украинскую Республику, взяла в осаду Ленинград (второй по величине город СССР) и угрожала взятием самой Москвы. Война закончилась для Советского союза 9-го мая 1945 года.

[7] Большой театр: Всемирно известный государственный театр, расположенный в Москве; ведёт историю с 1776 года. В здании этого театра прошли первые русские и иностранные оперные и балетные спектакли.

[8] Гражданская война (1918-1920): Гражданская война между «красными» (большевиками) и «белыми» (противниками большевиков, антибольшевиками), которая началась в начале 1918 года и бушевала в России до 1920 года. В «белых» был представлен весь спектр противников коммунизма – части русской армии, участвовавшие в Первой мировой войне, возглавляемые офицерами-антибольшевиками, добровольцами-антибольшевиками, иногда меньшевиками и эсерами. Некоторые руководители «белого» движения поддерживали установление военной диктатуры, другие были открытыми монархистами. Зверства и преступления во время Гражданской войны совершались обеими сторонами. Гражданская война завершилась победой большевиков, что было обусловлено разобщённостью и отсутствием сотрудничества между разными «белыми» командирами и реорганизацией Красной Армии, проведенной Троцким после того, как он стал комиссаром военных дел. Тем не менее, победа в этой войне досталась ценой огромных жертв; к 1920 году Россия была разрушена и разорена. В 1920 году выпуск промышленной продукции снизился на 14%, а объемы сельскохозяйственного производства – на 50% по сравнению с 1913 годом.

[9] Погромы на территории Украины: В 1920-ых годах на территории Украины было много антисемитских банд. Они убивали евреев и сжигали их дома, грабили, насиловали женщин и убивали детей.

[10] Коммунальная квартира: Советские власти планировали улучшить жилищные условия путём конфискации «избыточной» жилой площади у зажиточных семей после Октябрьской революции 1917 года. В квартиры заселяли несколько семей, при этом каждая семья занимала одну комнату, а кухня, туалет и ванная комната были общими для всех жильцов. Коммунальные квартиры или коммуналки существовали десятилетиями, что было обусловлено хронической нехваткой жилья в городах. Коммуналки существуют и сейчас, несмотря на государственные программы строительства новых домов и ликвидацию коммунальных квартир, начатые в 1960-ые годы.

[11] Исполком: После отречения царя от престола (март, 1917 год), власть перешла к Временному правительству, назначенному Временным комитетом Государственной думы, которое предложило в некоторой степени разделить власть между советами рабочих и солдат, известными как «советы». После короткого и сумбурного периода достаточно демократических процедур, смешанный орган из социалистической интеллигенции, известный как исполком, закрепил за собой право «представлять» советы. Демократические характеристики советов изначально были очень несовершенными: крестьяне – преобладающее большинство населения России – фактически не были представлены, а представленность солдатов была чрезмерной. Приход к власти исполкомов превратил эту в высшей степени несовершенную демократию в олигархию людей умственного труда.

[12] Пастернак, Борис Леонидович (1890-1960): Русский поэт и прозаик, отстаивавший свободу в творчестве. Во времена Большого террора (1934-38), Пастернак неоднократно защищал репрессированных. Переводил современную и классическую зарубежную поэзию. Его основная работа – роман «Доктор Живаго», описывающий судьбу русской интеллигенции через трагизм коллизий, которыми сопровождались революция и гражданская война. Роман был запрещён в СССР, но появился в переводе на итальянский язык в 1957 году; позднее вышел и на других языках. В СССР был впервые опубликован в 1988 году. В 1958 году Пастернаку была присуждена Нобелевская премия по литературе, однако шумиха, поднявшаяся в СССР, вынудила его отказаться от премии; медаль была передана после смерти Бориса Пастернака его сыну в 1989 году.

[13] День Октябрьской революции: Дата 25 октября (по старому календарю) 1917 года вошла в историю как день победы Великой Октябрьской социалистической революции в России. Этот день – самая важная дата в истории СССР. Годовщина этой революции отмечается сейчас как «День согласия и примирения» 7 ноября.

[14] Октябрята: Октябрёнок или «будущий пионер» – советский ребёнок в возрасте семи лет и старше, готовящийся к вступлению в пионерскую организацию.

[15] Всесоюзная пионерская организация: коммунистическая организация для подростков в возрасте 10-15 лет (сравнима с бой-/гёрлскаутами в США). Цель организации заключалась в воспитании молодого поколения в соответствии с идеалами коммунизма, подготовке пионеров к вступлению в комсомол, а затем в коммунистическую партию. Все подростки в Советском союзе были пионерами.

[16] Комсомол: Коммунистическая молодёжная политическая организация, созданная в 1918 году. Задачей комсомола была распространение идей коммунизма и участие рабоче-крестьянской молодёжи в строительстве Советского союза. Целью комсомола было также воспитание в духе коммунизма с участием рабочей молодёжи в политической борьбе и теоретическая подготовка. Комсомол был более популярен по сравнению с коммунистической партией, так как целью комсомола было воспитание, что позволяло принять неопытный молодой пролетариат, тогда как членами партии могли стать только люди с минимальной политической квалификацией.

[17] Большой террор (1934-1938 гг.): Миллионы невинных советских граждан были высланы в исправительно-трудовые лагеря или убиты в тюрьмах во времена Большого террора или Большой чистки, когда проходили громкие показательные суды над бывшими противниками Сталина из партии большевиков в 1936-1938 гг., достигшие пика в 1937 и 1938 годах. Основной мишенью Большого террора были коммунисты. Более половины арестованных были членами партии на время ареста. Была проведена «чистка» вооружённых сил, коммунистической партии и правительства в целом от всех предполагаемых несогласных и инакомыслящих; жертв, как правило, приговаривали к смерти или к длительным срокам каторжных работ. «Чистки», по большей части, проводили тайно, и только в нескольких случаях были проведены публичные «показательные суды». Ко времени прекращения террора в 1939 году, Сталину удалось полностью подчинить себе партию и общество. Советское общество было таким разобщённым, а люди так боялись репрессий, что в массовых арестах больше не было необходимости. Сталин руководил Советским союзом как абсолютный диктатор до смерти в марте 1953 года.

[18] Враг народа: Советский официальный термин, эвфемизм для обозначения реальной или предполагаемой политической оппозиции.

[19]Аннексия восточной Польши: Согласно секретному протоколу к пакту Молотова-Риббентропа, разграничивающему сферы влияния/территориальных интересов СССР и Германии в Восточной Европе, Советский союз оккупировал восточную часть Польши в сентябре 1939 года. Новоприсоединённые земли были разделены в начале ноября между Украинской и Белорусской Советскими Республиками.

[20] Вторжение в Польшу: Нападение Германии на Польшу 1-го сентября 1939 года является на Западе общепринятой датой начала Второй мировой войны. После присоединения Австрии, Богемии и Моравии (земель, входивших в состав Чехословакии), Гитлер был уверен, что получит Польшу без сопротивления со стороны Великобритании и Франции (для исключения возможности сопротивления со стороны СССР в случае нападения на Польшу, Гитлер заключил так называемый «Пакт Молотова-Риббентропа»). Утром 1-го сентября 1939 года, немецкие войска вошли в Польшу. Воздушный налёт немецких войск был настолько молниеносным, что большая часть военно-воздушных сил Польши была уничтожена, не успев подняться в воздух. С целью не допустить мобилизации в Польше, немцы разбомбили мосты и дороги. Группы передвигающихся походным порядком солдат были расстреляны пулемётами с воздуха; расстреливали также гражданских лиц. 1-го сентября, в начале нападения, Великобритания и Франция направили Гитлеру ультиматум с требованием вывести немецкие войска с территории Польши и угрозой начать войну против Германии в случае невыполнения этого требования. 3-го сентября, когда немецкие войска продвинулись вглубь Польши, Великобританией и Францией была объявлена война Германии.

[21] Оккупация прибалтийских республик (Эстонии, Латвии и Литвы): Пакт Молотова-Риббентропа рассматривал только Латвию и Эстонию как территории, входящие в сферу советского влияния в Восточной Европе; тем не менее, согласно дополнительному протоколу (подписанному 28 сентября 1939 года), большая часть Литвы была также передана Советам. Эти три государства были вынуждены подписать «Пакт об обороне и взаимопомощи» с СССР, который разрешал СССР разместить свои войска на территории трёх прибалтийских республик. В июне 1940 года Москва предъявила ультиматум, затребовав смены правительства и присоединения прибалтийских республик. Все три страны были присоединены к СССР как Эстонская, Латвийская и Литовская Советские Социалистические Республики.

[22] Пакт Молотова-Риббентропа: Договор о ненападении между Германией и СССР, известный как «Пакт Молотова-Риббентропа». Вовлечённое в пограничные войны с Японией на Дальнем Востоке и опасаясь продвижения Германии на запад, советское правительство начало секретные переговоры о подписании договора о ненападении с Германией в 1939 года. В августе 1939 года СССР неожиданно объявил о заключении германо-советского договора о дружбе и ненападении. Этот договор (пакт) содержал секретную статью о разделе Польши и разграничении сфер влияния СССР и Германии в Восточной Европе.

[23] НКВД: Народный комиссариат внутренних дел; создан в 1934 году на базе органа госбезопасности Государственного политического управления (ГПУ).

[24]Реабилитация в Советском союзе: Многие люди, арестованные, исчезнувшие или убитые в годы правления И.Сталина, были реабилитированы после XX-ого съезда КПСС в 1956 году, когда Хрущёв публично разоблачил культ личности Сталина и приоткрыл завесу тайны над происходившим в СССР в годы правления Сталина. Только после официальной реабилитации люди впервые узнали о том, что произошло с их родственниками, так как информация об арестованных до этого не раскрывалась.

[25] ГУЛАГ (Главное управление лагерей или Главное управление исправительно-трудовых лагерей): Советская система исправительно-трудовых лагерей в отдалённых районах Сибири и Крайнего Севера, начало которой было положено в 1919 году. Тем не менее, до начала 1930-ых количество заключённых в лагерях не было большим. К 1934 году в ГУЛАГе или Главном управлении исправительно-трудовых лагерей, которое подчинялось наркомату внутренних дел (НКВД) – преемнику (В)ЧК, было несколько миллионов заключённых. Среди заключённых лагерей были убийцы, воры, другие обычные преступники, а также осуждённые по политическим и религиозным мотивам. Лагеря системы ГУЛАГ вносили значимый вклад в экономику СССР во времена правления Сталина. Условия содержания в лагерях были чрезвычайно суровые. После смерти Сталина в 1953 году, численность узников лагерей значимо снизилась, а условия их содержания слегка улучшились.

[26] Берия Л.П. (1899-1953): Советский государственный деятель, один из основных организаторов массовых арестов и политических гонений в период с 1930-ых до начала 1950-ых. Министр внутренних дел, 1938-1953. В 1953 году был исключён из партии и приговорён к смерти Верховным судом СССР.

[27]Молотов, В.П. (1890-1986): Государственный деятель, один из высших руководителей партии. Министр иностранных дел с 1939 года. 22 июня 1941 г. им было объявлено по радио о нападении Германии на СССР. Им и [Энтони] Иденом также было разработано соглашение о разделе сфер влияния СССР и Запада в новой Европе после войны.

[28] Блокада Ленинграда: 8 сентября 1941 года немцы полностью окружили Ленинград, что стало началом блокады Ленинграда, которая продлилась до 27 января 1944 года. Блокада была сопряжена для жителей города с неслыханными трудностями и лишениями. За время блокады, продлившейся почти 900 дней, сотни тысяч ленинградцев умерли от голода, холода и болезней.

[29Екатерина Великая (1729-1796): Российская императрица. Взошла на престол в результате убийства мужа Петра III; правила страной 34 года. Екатерина много читала, в частности, Вольтера и Монтескьё, и старалась получать информацию о жизни в России. При ней была начата разработка нового прогрессивного свода законов. Екатерина провела реорганизацию (1775 г.) местного управления для усиления контроля со стороны центральной власти за сельской местностью. В результате этой реформы была создана система губерний, разделённых на уезды, которая действовала до 1917 года. В 1785 году Екатерина выдала грамоту, на основании которой дворяне каждого уезда и губернии имели право создавать свой орган с правом подачи прошений императору, дворяне в целом освобождались от налогов и государственной службы, дворянское звание становилось наследственным, а также дворянству были предоставлены неограниченные права на их земли и крестьян. Екатерина усилила контроль со стороны Российской империи за прибалтийскими губерниями и Украиной. Благодаря ей, Российская империя [территориально] выиграла больше других в результате последовательных разделов территории Польши Россией, Пруссией и Австрией.

[30] «Дорога жизни»: Дорога («коридор») через Ладожское озеро, использовавшаяся в зимний период во время блокады Ленинграда. Ленинград пережил ужасную зиму 1941-42 гг. благодаря «Дороге жизни».

[31] Медаль «За оборону Ленинграда»: Была учреждена указом Президиума Верховного Совета СССР 22 декабря 1942 года. Медалью «За оборону Ленинграда» было награждено свыше 1,5 миллионов человек.

[32]СМЕРШ: Сокращение от «Смерть шпионам!». Отдел контрразведки в СССР, созданный во время Второй мировой войны для обеспечения безопасности в тылу действующей Красной Армии, на фронте – для ареста «изменников, дезертиров, шпионов и преступных элементов». Полное наименование отдела – Главное управление контрразведки «СМЕРШ» Народного комиссариата обороны СССР. Это название для контрразведывательного подразделения Красной Армии было введено 19 апреля 1943 года; подразделение действовало как отдельная единица до 1946 года. Возглавлял Главное управление контрразведки «Смерш» Виктор Абакумов. Одновременно были созданы Управление контрразведки «СМЕРШ» Наркомата Военно-Морского Флота и отдел контрразведки «СМЕРШ» Наркомата внутренних дел (НКВД). Главным противником СМЕРШ в его контрразведывательной деятельности был абвер – немецкая служба разведки и контрразведки. СМЕРШ также занимался «фильтрацией» солдат, вернувшихся из плена, и населения захваченных территорий. Кроме того, СМЕРШ задействовали для наказаний внутри самого НКВД; СМЕРШу разрешалось проводить расследование, арестовывать и пытать, принуждать подписывать сфабрикованные признательные показания, устраивать показательные процессы, направлять в лагеря или расстреливать людей. СМЕРШ также должен был выявлять и уничтожать перебежчиков, двойных агентов и др.; также СМЕРШ задействовали для поддержания военной дисциплины в Красной Армии с помощью заградительных отрядов, которые должны были стрелять в советские войска в случае отступления. СМЕРШ также привлекали для выявления «врагов народа» за пределами СССР.

[33] Орден Красной Звезды: Учреждён в 1930 году для награждения за заслуги в обороне родины, развитии военной науки и техники, а также за мужество, проявленное в боях. Орденом Красной Звезды награждали более 4 000 000 раз.

[34] Орден Отечественной войны: 1-ая степень: учреждён 20 мая 1942 года; им награждали офицеров и военнослужащих рядового и сержантского состава вооружённых сил и частей охранения, а также партизан вне зависимости от воинского звания за заслуги в командовании своими частями и боевыми единицами в бою. 2-ая степень: учреждён 20 мая 1942 года; им награждали офицеров и военнослужащих рядового и сержантского состава вооружённых сил и частей охранения, а также партизан вне зависимости от воинского звания за меньшую личную доблесть в боях.

[35] Казаки: этническая группа, которая представляла собой свободное сословие в 15-17 веках в Речи Посполитой и в 16-18 веках в Московском государстве (а затем и в России). Казаки в Речи Посполитой состояли из крестьян, горожан и шляхты, которые селились по берегу Нижнего Днепра и организовывали там вооружённые отряды, изначально – для целей защиты от татар, а в дальнейшем – для собственных набегов на татар и турок. В составе вооружённых сил, казачество играло важную роль в войнах Российской империи в 17-20 веках. Начиная с 19-го века, казачьи войска также задействовали для подавления восстаний и движений за независимость. Во время Февральской и Октябрьской революций 1917 года и Гражданской войны в России, некоторые казаки (под руководством Каледина, Дутова и Семёнова) поддержали Временное правительство, и, образовав ядро Добровольческой армии, несли основное бремя борьбы с Красной Армией, тогда как другие перешли на сторону большевиков (Будённый). В 1920 году, советские власти расформировали все казачьи отряды, и с 1925 года предпринимали шаги по уничтожению казачьей идентичности. В 1936 году казакам разрешили вступать в Красную Армию, и некоторые казачьи дивизии сражались на её стороне во времена Второй мировой войны. Некоторые казаки служили в коллаборационистских формированиях на стороне Германии и были переданы в 1945 году СССР Западными союзниками.

[36] Кампания по борьбе с «космополитизмом»: Кампания против «космополитов», то есть евреев, началась с опубликования статей в центральных органах коммунистической партии в 1949 году. Эта кампания была направлена, прежде всего, на еврейскую интеллигенцию, и представляла собой первую открытую атаку на советских евреев по национальному признаку. Писателей-«космополитов» обвиняли в ненависти к русским людям, в поддержке сионизма и др.. Многих писателей, пишущих на идиш, а также руководителей Еврейского антифашистского комитета арестовали в ноябре 1948 года, обвинив в связях с сионизмом и американским «империализмом». Их тайно расстреляли в 1952 году. Антисемитское «Дело врачей» было начато в январе 1953 года. Волна антисемитизма прокатилась по СССР. Евреев смещали с должностей, и начали распространяться слухи о неминуемой массовой депортации евреев в восточную часть СССР. Смерть Сталина в марте 1953 года положила конец кампании против «космополитов».

[37] XX-ый съезд КПСС: На XX-ом съезде КПСС в 1956 году Хрущёв публично разоблачил культ личности Сталина и приоткрыл завесу тайны над происходившим в СССР в годы правления Сталина.

[38] Обязательное распределение выпускников в СССР: Выпускники высших учебных заведений обязаны были отработать 2 года по распределению учебного учреждения, которое они окончили. Отработав по распределению, молодые люди могли трудоустраиваться по собственному усмотрению в любом городе или организации.

[39]«Дело врачей»: «Дело врачей» – сфабрикованный (недоказанный) заговор группы московских врачей с целью убийства руководителей правительства и партии. В январе 1953 года советская пресса заявила об аресте девяти врачей, шесть из которых были евреями, и о признании ими вины. После смерти Сталина в марте 1953 году судебное разбирательство так и не было проведено. Официальный печатный орган партии – газета «Правда» – позднее информировал о том, что обвинения против врачей были ложными, а признания добыты под пытками. Это дело стало одним из худших примеров проявления антисемитизма в период правления Сталина. Хрущёв в своем секретном докладе на XX-ом съезде КПСС в 1956 году заявил, что Сталин планировал использовать «Дело врачей» для чисток в высших эшелонах советской власти.

[40] Хрущёв, Никита (1894-1971): Советский партийный деятель. После смерти Сталина в 1953 году, Хрущёв стал первым секретарём ЦК КПСС, то есть, в сущности, возглавил Коммунистическую партию Советского Союза. В 1956 году, в ходе XX-ого съезда КПСС, сделал беспрецедентный шаг по разоблачению культа личности Сталина и его методов. Его сместили с должности главы правительства и руководителя партии в октябре 1964 года. В 1966 году он был исключён из членов Центрального комитета партии.

[41] Выборы в СССР: Выборы в СССР проводились на безальтернативной основе; на каждом участке выдвигали одного кандидата, кандидатура которого утверждалась Центральным комитетом коммунистической партии. Конкуренции не было, хотя это и не запрещалось законом. Состав избирательных комиссий определялся партией. Выборы считались действительными, если явка избирателей с правом голоса составляла не менее 50%. Согласно официальным данным, явка на выборах практически всегда составляла 99%. Участие в выборах считалось демонстрацией верности режиму, а неучастие рассматривалось как афронт и вызов власти.

[42] День Советской армии: Армия и военно-морской флот Российской империи распались после Революции 1917 года, и Советом народных комиссаров была создана Рабоче-крестьянская Красная армия из солдат-добровольцев. Первые части и соединения отличились в боях против Германии 23 февраля 1918 года; этот день стал «Днём Советской армии», и отмечается сейчас как «День защитника Отечества/День армии».

[43] День Победы в России (9 Мая): Общегосударственный праздник в ознаменование победы над нацистской Германией, окончания Второй мировой войны и в память о советских людях, погибших в этой войне.

[44]Степень кандидата наук в СССР/РФ: Послевузовское образование в СССР (аспирантура или ординатура для студентов медицинских ВУЗов), которое обычно длилось 3 года и предполагало в итоге написание диссертации. По результатам соискателям присваивалась степень «кандидата наук». При наличии желания продолжить исследовательскую работу, следующим шагом было получение докторской степени (докторантура). Для получения степени доктора наук, соискатель должен был заниматься академическими исследованиями, постоянно публиковаться и написать авторскую/свежую диссертацию. По результатам соискателям присваивалась степень «доктора наук».

[45] Шестидневная война: Первые удары в ходе Шестидневной войны были нанесены 5 июня 1967 года военно-воздушными силами Израиля. Шестидневная война продлилась всего 132 часа и 30 минут. Сражения на египетском фронте шли четыре дня, на иорданском – три. Очень короткая по продолжительности, эта война, тем не менее, стала одной из самых драматичных и разрушительных войн между Израилем и всеми арабскими государствами, и привела к кризису, затянувшемуся на долгие годы после её окончания. Шестидневная война усилила напряжение между арабскими государствами и странами Запада в связи с изменениями в менталитете и политической ориентации стран арабского мира.

[46] «Война Судного дня» [Йом Кипур]: Арабо-израильская война 1973 года, также известная как война [в] Йом Киппур или война в месяц Рамадан, – война между Израилем с одной стороны и Египтом и Сирией с другой стороны. Война Судного дня – четвертый крупный военный конфликт между Израилем и арабскими государствами. Война продлилась три недели: она началась 6 октября 1973 года и закончилась 22 октября на сирийском фронте и 26 октября на египетском фронте.

[47] Перестройка: Экономическая и социальная политика в СССР в конце 1980-ых, связанная с именем советского государственного деятеля Михаила Горбачёва. Этот термин описывает попытки, предпринятые для преобразования стагнирующей, неэффективной командной экономики Советского союза в децентрализованную рыночную экономику. Руководителям производств, местным органам власти и партийным чиновникам была предоставлена более широкая автономия, введены открытые выборы в попытке демократизировать коммунистическую партию. К 1991 году перестройка пошла на спад и вскоре потеряла актуальность в связи с распадом СССР.

[48] Горбачёв, Михаил (1931- ): Советский политический деятель. Горбачёв вступил в КПСС в 1952 году и постепенно продвигался по партийной иерархической лестнице. В 1970 году его избрали в Верховный Совет СССР, где он оставался до 1990 года. В 1980 году Горбачёв стал членом Политбюро, а в 1985 году он был избран генеральным секретарём ЦК КПСС. В 1986 году им была начата комплексная программа политической, экономической и социальной либерализации под лозунгами гласности и перестройки. Правительство выпустило политических заключённых, разрешило увеличившуюся эмиграцию, занялось проблемой коррупции и поощряло критический пересмотр советской истории. Съезд народных депутатов, образованный в 1989 году, проголосовал за прекращение контроля КПСС над правительством и избрал Горбачёва Председателем. Горбачёв распустил партию и предоставил независимость прибалтийским республикам. После создания Содружества Независимых Государств (СНГ) в 1991 году, Горбачёв ушёл с поста президента; с 1992 года возглавляет международные организации.

[49] «Пятый пункт или пятая графа»: Обязательное указание национальности во всех формах о приёме на работу. Евреи, которых относили в СССР к отдельной национальности, подвергались притеснениям в этой связи с конца Второй мировой войны до конца 1980-ых.

[50] Совет евреев-ветеранов Москвы: основан в 1988 году еврейской общиной Москвы. Основная цель организации – взаимопомощь, а также объединение евреев-фронтовиков, сбор и опубликование воспоминаний о войне, организация встреч с широкой общественностью и молодёжью.

[51]
Герой Советского Союза: Почётное звание, установленное 16 апреля 1934 года, со знаком отличия – медалью «Золотая Звезда», – учреждённым 1 августа 1939 года указом Президиума Верховного Совета СССР. Звание Героя Советского Союза присваивали как военным, так и гражданским лицам за личные или коллективные заслуги перед СССР или социалистическим обществом, связанные с совершением геройского подвига.

Больше информации:

Найдите эту информацию на главной странице Centropa.