Это интервью было записано в тяжёлый период жизни Фридриха Фалевича, когда тяжело болела его жена. Их сыновья живут в других городах, и в этой семейной паре муж и жена сами заботятся друг о друге. Фридрих должен заниматься домашним хозяйством и ухаживать за женой, что требует много времени и усилий. У меня не получилось встретиться с ним у него дома: такие визиты были бы неуместны с учётом нахождения дома больного члена семьи. Я записывала интервью в гостинице, в которой я остановилась. К счастью, Фридрих жил в доме через дорогу от гостиницы, и мог приходить на интервью несколько раз в день. Он делал всё по дому, выкраивал часа полтора часа на то, чтобы встретиться со мной в гостинице, и спешил обратно домой, к жене. Жизнь Фридриха никогда не была безоблачной, но он всегда сохранял оптимизм и чувство юмора, присущее ему. Фридрих – крепкий мужчина среднего роста; при взгляде на него можно предположить, что в юности он много занимался спортом. У Фридриха добрые глаза; ему было очень тяжело рассказывать обо всех тех ужасах, через которые он прошел в детстве во время войны. Он был узником двух гетто в Слуцке, и его семья была среди небольшого числа тех, кто выжил. В детстве Фридрих понял, что основная ценность в жизни – делать хорошее другим людям, и всю свою жизнь следовал этому принципу. Этих взглядов он придерживается и сейчас, и находит возможность помогать людям вопреки сложностям, с которыми сталкивается сам.
Найдите эту информацию на главной странице Centropa.
Нажмите / обозначте любое изображение, чтобы узнать больше …
Семья моего отца жила в небольшом белорусском городке Ляховичи Брестской области [приблизительно 100 км от Минска]. Мои бабушка и дедушка по отцу были родом из Ляховичей. Я практически ничего не знаю о моём дедушке Израиле Фалевиче. Он был извозчиком. Дедушка умер в начале 1930-ых, и отец мало рассказывал мне о нём. Я знал мою бабушку Риву. Не знаю, когда родились мои бабушка и дедушка. Иногда мне бы хотелось знать больше о моей семье. Мне хотелось бы знать больше о жизни наших предков сейчас, когда я сам постарел. Думается, это было бы интересно, но уже некого спросить.
Мой отец был самым младшим из четырёх детей. Я знаю, что у отца было две сестры, но ни мой брат, ни я не можем даже вспомнить их имена. Знаю только, что задолго до Великой Отечественной войны [1], одна из них переехала в Литву, в Вильнюс, а вторая – в Таллин [нынешнюю Эстонию]. Они были замужем. Та, что жила в Вильнюсе, один раз нас навестила и мы получили от неё несколько писем, но затем наша связь прервалась. У нас не было информации ни о ней, ни о ком-либо из членов её семьи, включая детей. Вторую же сестру я никогда не видел. Я знал Якова, старшего брата моего отца. Думаю, он родился в 1902 году. Мой отец Иосиф родился в 1905; о его детстве я не знаю ничего. У моего отца было какое-то образование. Думаю, он окончил семилетку. В семье моего отца говорили дома на идише. Сложно сказать, насколько религиозной была его семья до революции [Русская революция 1917 года] [2]. Во всяком случае, бабушка Рива не соблюдала традиций иудаизма в те времена, когда я её знал; из того, что я помню. Либо же я об этом не знал. Я был слишком маленьким для того, чтобы разбираться в таких вещах.
Город Ляховичи был типичным городком Белоруссии. Евреи составляли почти половину его населения. Я так и не побывал в этом городе, родном для моего отца, но так мне рассказывал отец. Интересно происхождение фамилии «Фалевич». Недалеко от Ляховичей есть небольшая белорусская деревня Фалевичи. Почти все жители этой деревни носят фамилию «Фалевич», но евреев среди них нет. Как-то раз, отдыхая в доме отдыха «Нарочь» в районе Минска, я познакомился с Фаиной Фалевич, простой деревенской девушкой. Она работала там медсестрой. Её отца звали Иосиф, как и моего отца. Вероятно, один из моих родственников был родом из этой деревни. Я не знаю. И не думаю, что мой отец знал. Он не рассказывал мне и о Ляховичах, своём родном городе.
Когда Яков и мой отец выросли, они уехали из Ляховичей в город Слуцк Минской области [приблизительно 100 км от Минска]. Слуцк был более крупным городом, а в городах покрупнее было проще найти работу. Яков работал пожарным. Он женился на Анастасии, русской девушке. У них было четверо детей. Их старшего сына звали Владимир. Имя «Владимир» было очень популярно в те времена: так звали Ленина, вождя советского пролетариата. Их второго ребёнка, девочку, звали Раиса, затем шли сын Анатолий и дочь Людмила. Мои дедушка и бабушка переехали в Слуцк; жили они недалеко от нас.
Мой отец восторженно принял революцию и установление советской власти. И это естественно, учитывая, из какой бедной семьи он происходил; советская власть дала ему всё, что у него было. Мой отец вступил в коммунистическую партию ещё совсем молодым человеком. Произошло это в 1925 году, когда ему было 20 лет. У него не было специального образования, но когда он стал членом партии, его назначили на руководящую должность. Таких людей называли «выдвиженцами», что подразумевало продвижение и поддержку таких людей со стороны советской власти, которая считала их подходящими с учётом социального происхождения и классовой принадлежности.
Моя мама была родом из небольшого белорусского городка Копыль Минской области [приблизительно 100 км от Минска]. Её отец и мой дедушка Гирш Абрамович также был извозчиком, а бабушка Сара вела домашнее хозяйство. Я помню их дом. Большой, прочный, деревянный дом, с большим участком, на котором были расположены хозяйственные постройки – хлев и конюшня, где дедушка держал лошадей. Рядом с домом находились сад и огород. Мы с братьями часто навещали родителей мамы и оставались у них. Копыль расположен недалеко от Слуцка, и часто нас подвозил кто-нибудь из знакомых или отвозил на машине отец.
Я хорошо помню бабушку и дедушку. Дедушка Гирш был высокий и стройный. Он не носил бороду, но, насколько я помню, он практически всегда выглядел небритым. Помню, как он стоял рядом с запряжённой лошадью с кнутом в руке. Помню, как он постукивал кнутом по голенищу. Потом он, как правило, садился в свой эпипаж и уезжал на работу. Чаще всего он возвращался домой ночью, когда мы спали. Я думал тогда, что именно так должен выглядеть сильный мужчина. Несколько суровый и малоразговорчивый, мой дедушка любил своих внуков и радовался, когда мы приезжали к ним. Моя бабушка была милой невысокой женщиной, курносой и круглолицой. Помню её в платье и в переднике, с неизменно закатанными рукавами. Когда мы капризничали, бабушка делала вид, что кричит на нас, и махала руками, словно отгоняя мух. Летом мы любили спать на сеновале на душистой соломе, которую запасали для коров и лошадей. Мы играли в саду и носились по участку. Родители моей мамы говорили дома только на идише. Я не знаю, были ли мои бабушка и дедушка верующими людьми. Я даже не помню, видел ли я когда-нибудь, чтобы дедушка молился. Утром он завтракал, давал каждому задание, которое следовало выполнить до его возвращения, и уходил. Не молился он и вечером, когда возвращался домой.
Я знаю, что у них в семье было пять детей. Моя мама была самой младшей. Я никогда не видел двух братьев мамы и ничего не знаю о них. Знаю, что у мамы также была сестра, которую звали Маша [Мария], но больше о ней я ничего не знаю. Я был знаком только с маминой сестрой Рише. Она была на ¾ года старше мамы. Моя мама родилась в 1906 году. При рождении ей дали еврейское имя Юдес, а потом называли русским именем «Юлия» [«Распространённые имена, перекликающиеся по звучанию или смыслу»] [3], и это имя было указано в её паспорте. Тем не менее, в её свидетельстве о рождении было написано имя «Юдес». Ни мама, ни её сестра Рише не получили никакого образования. Они были неграмотными, и могли только написать свои имя и фамилию.
Мои мама и папа познакомились в Слуцке. Мама уехала из Копыля в Слуцкого райкома партии. Зарплаты, которую он получал, было вполне достаточно для содержания семьи.Слуцк в поисках более хороших возможностей для работы. Я не помню деталей их знакомства. Единственное, что я знаю наверняка: это произошло не в результате сватовства, так как свах в то время уже не было. Они поженились где-то в 1924-1925 годах. Уверен: у них не было традиционной еврейской свадьбы. Я не знаю, возможно, они организовали отмечание для своих семей. Мама не работала после того, как вышла замуж; отец же занимал тогда достаточно ответственную должность. Он был директором слуцкой овощебазы «Белплодоовощ» и членом бюро
Наша семья жила на Комсомольской улице в центре Слуцка. На улице находилось несколько деревянных домов, каждый из которых был рассчитан на две семьи, с двумя отдельными входами в каждую квартиру. Мы жили в одном из этих домов. Во дворе был большой сад, а также там находилась спортивная площадка «Форпост». «Форпост» был чем-то вроде спортивной площадки и клуба. Дети любили эту площадку, и проводили там много времени. Мои братья и я не были исключением.
Мой старший брат Игорь родился в 1926 году. Он был единственным, кто не прошел обряд «Брит мила». Не знаю, было ли у моего брата еврейское имя. В его документах его имя было указано как «Игорь», но дома бабушка звала его Изя. Изя – уменьшительно-ласкательное имя от Исаака или Израиля. Другой мой брат, Борис, родился в 1929 году. Они оба успели увидеть дедушку Израиля, отца нашего папы, который умер незадолго до моего рождения. Я родился 1 мая 1934 года. 1 мая отмечали советский праздник. Отец выбрал имя для меня из коммунистического календаря. Как-то в конце апреля была годовщина смерти Фридриха Энгельса [4], и вот так и получилось, что мне дали имя Фридрих. Так мне рассказывала мама.
Я помню дом, в котором мы жили до войны. У нас в квартире было три или четыре комнаты и большая кухня. В квартире были высокие потолки и большие окна; была в ней и большая гостиная. Гостиную в то время называли залом. Мы отмечали там семьёй праздники, а также принимали гостей. На двух стенах этой комнаты, от пола до потолка, в рамках за стеклом были большие портреты всех членов Политбюро Центрального комитета Коммунистической партии. Предполагаю, что такие портреты были у всех членов партии. Эти портреты были своего рода святыней для моего отца. В нашей квартире всегда было чисто, и соблюдался порядок. Мама и бабушка поддерживали идеальную чистоту в доме. Мама была очень требовательна в отношении чистоты. Всё, включая посуду, блестело.
В городе к нашей семье относились с большим уважением. Мы были семьёй чиновника высокого уровня. Тем не менее, по моим детским воспоминаниям я помню, что мама часто брала поросят на откорм. У нас были сараи за домом, и там мама и наш сосед держали свиней. Наш сосед откармливал свиней до 20 пудов веса [1 пуд = 16 кг]: они уже не могли двигаться и ждали, когда им принесут еду. У нас не было таких гигантов; тем не менее, когда мои родители закалывали свинью, у семьи были сало и мясо, которых хватало на несколько месяцев. Мы не соблюдали дома религиозные традиции иудаизма. Партия боролась против религии [5] и пережитков прошлого, а мой отец был убеждённым коммунистом.
В довоенном Слуцке преобладало еврейское население; в городе было 14 000 евреев на 22 000 жителей. Наши друзья в основном были евреи. Отец или мать никогда не говорили нам, что мы не должны играть с русскими или белорусскими детьми. Отец был убеждённый интернационалист и просто не мог нас учить таким вещам, но так получилось, что мы играли с еврейскими детьми. Мы не отделяли себя от русских детей, и играли с ними, когда они приходили к нам во двор. В моём довоенном детстве я никогда не слышал слов «еврей» или «жид» от ребенка или взрослого. Сегрегации по национальному признаку или антисемитизма не было. Мы проводили в нашем дворе практически всё время. Мы занимались спортом на площадке «Форпост» или играли на площадке либо во дворе. Мы занимались своими делами. Мама периодически проверяла, находимся ли мы во дворе. Нам не разрешали выходить на улицу, но, откровенно говоря, нам это и не было нужно: во дворе для нас было достаточно развлечений. Мои старшие братья проводили время со своими друзьями, а я играл со своими: во дворе было достаточно места. В выходные мы с родителями ходили плавать в реку Случанку, что протекала недалеко от нашего дома. Иногда я ходил на берег реки со старшим братом. У меня было счастливое детство.
Наша бабушка Рива, мама моего отца, также жила в Слуцке. У неё был дом на улице Володарского недалеко от нашего дома. Бабушка казалась мне очень старой, но сейчас я понимаю, что, вероятно, она была моложе меня нынешнего. Сгорбленная под тяжестью лет, она носила большой тёплый платок с бахромой. Бабушка оборачивала им голову, и он ниспадал ей на плечи и спину наподобие накидки. Многие старые еврейские женщины Слуцка носили такие платки.
Бабушка горячо любила нас, своих внуков, и мы её тоже любили. Бабушка не докучала нам нравоучениями и понимала нас. У бабушки был очень покладистый характер, и она любила разговаривать с нами. Она выслушивала нас и давала нам советы. Она могла призвать нас к порядку, если мы шалили, но это случалось редко. Бабушка почти всё свое время проводила у нас дома; домой она ходила только переночевать. Не думаю, что бабушка была набожным человеком; во всяком случае, она не была такой в ту пору. С учётом должности моего отца, религиозность бабушки могла навредить ему в его партийной и рабочей карьере. Я очень редко бывал у бабушки дома на улице Володарского. Возможно, у бабушки была книга с молитвами и она соблюдала еврейские традиции, но я ничего не знаю об этом.
Всё, что я могу сказать, это то, что у нас в доме не придерживались кашрута. Мама не разделяла мясные и молочные продукты; кроме того, мы часто ели свинину и сало. Я не могу сказать точно, ела ли моя бабушка сало, но она присоединялась к нам за едой и ела с нами из нашей некошерной посуды. Я помню, как мама наливала вино в стакан бабушки, и как бабушка макала туда булочку и ела. Я жалею, что мало знаю о бабушке, но в те годы у меня были другие интересы, и мне хотелось больше времени проводить с друзьями, а не общаться с бабушкой.
Бабушка многому научила нас. Она учила идишу меня и моего брата. Мы не могли читать или писать на идише, но мы свободно на нём говорили. На идише мы общались и с семьей мамы в Копыле. Мы не забыли язык, и этот язык и сегодня – наш родной язык, язык, на котором мы говорим. Мои старшие братья ходили в еврейскую начальную школу. Я думаю, до войны в Слуцке была не одна еврейская школа. Игорь, старший из нас, окончил три или четыре класса еврейской школы, а Борис, средний брат, окончил два. Насколько я помню, еврейские школы в Слуцке были закрыты в 1938 или 1939 году, и дети ходили в русские школы.
Воспитывали нас мама и бабушка. Мы редко видели отца. Он уходил на работу рано утром и возвращался домой поздно ночью. Тем не менее, мы ждали его вечерами. Мы ждали, когда он придёт, но он часто приходил позже обычного, и работа была привычным для него извинением. Мы нередко отправлялись спать до его возвращения с работы, и очень радовались, когда папа находил немного времени для нас. Когда папа приходил с работы домой, мы втроём прыгали ему на шею. Отец смеялся над нами, называя нас своим танковым экипажем. Мы очень гордились, когда он нас так называл. Я очень хорошо помню отца, хоть у нас и не осталось его фотографий. Он был высокий и стройный. В Слуцке его любили и уважали. Отец был очень добрым человеком, и помогал многим. Некоторые жители Слуцка, которым сейчас за 80, всё ещё помнят Иосифа Фалевича. Мы не просто его любили. Мы обожали его. Конечно, нам недоставало его любви и заботы. Когда мы стали старше, отец начал обращаться с нами более строго. Тем не менее, я был самым младшим в семье, и отец баловал меня, уделяя мне больше внимания. В 1940 году родился мой младший брат Григорий.
Мы не праздновали дома еврейские праздники. Я даже не помню, отмечали ли мы дни рождения, но советские праздники мы отмечали: 1 Мая, 7 Ноября [День Октябрьской революции] [6]. Эти праздники проходили торжественно. В Слуцке проводили парады, в которых принимали участие все предприятия. Мои братья ходили на парады вместе со школой. Я был слишком маленький для школы, и папа, мама и я ходили на парады с коллегами отца. Мама давала нам тщательно отутюженные белые рубашки, а мои старшие братья надевали красные пионерские галстуки [смотрите «Всесоюзная пионерская организация»] [7]. Люди несли флаги, цветы и транспаранты с лозунгами. Город красиво украшали. Были красные флаги и лозунги на красных полотнах. Люди веселились и улыбались. Атмосфера была очень праздничной, чувствовались патриотизм и вдохновение. Люди шли на парад не для того, чтобы получить дополнительный выходной и не по приказу руководства, а по влечению своего сердца. Думаю, люди были другие тогда. Они умели верить и умели веселиться. Я особенно любил праздник 1 Мая, ещё и потому, что этот день был и днём моего рождения. После парада начинались концерты и народные гулянья. Мама устраивала праздничные ужины, и мы приглашали гостей. К нам приходили наши родственники и друзья отца. Они танцевали, пели советские и украинские песни, веселились.
В 1937 году, когда в СССР проходили массовые репрессии [смотрите «Большой террор»] [8], отца арестовали. Я был слишком маленький для понимания происходящего, и знаю об этом только то, что мне рассказывали мама и братья. Отца арестовали на основании ложного обвинения. Моя мама не оставила всё «как есть». Она отправилась в райком партии и в отделение НКВД [9], и её усилия увенчались успехом. Отца освободили через два или три дня. Мы не знали деталей произошедшего, что естественно, и могли никогда не узнать, но самым важным было то, что отца освободили и больше ни в чём не обвиняли. Должностные лица установили, что отца оклеветали, и оставили его в покое. Он происходил из бедной семьи, был предан партии, и отсутствие причин для его преследования должно было быть правдой. Он даже не был исключён из партии, и выговор ему не объявили.
После освобождения, моего отца назначили на должность директора артели инвалидов «Красная звезда» в Слуцке. Это была организация по предоставлению услуг, в состав которой входили обувной магазин, ателье мужской одежды, и где предоставляли разные услуги, включая услуги по починке и ремонту. Отец занимал эту должность вплоть до начала Великой Отечественной войны. Я часто приходил к нему на работу, и он подвозил меня в своей машине. Я помню это. Конечно, отцу посчастливилось, а некоторым его знакомым нет, но я и впрямь был слишком мал тогда для того, чтобы обращать внимание на такие случаи. Я знаю, что отец помогал многим. Когда отец был директором овощебазы «Белплодоовощ», Войнилович, белорус, которого мой отец знал, обратился к нему. В начале 1930-ых Войнилович был раскулачен [смотрите «кулаки»] [10] и заключён в тюрьму. Когда его освободили, он пришёл к отцу повидаться и рассказал ему о том, что ему нужны помощь и работа. Он не мог найти работу. Наниматели боялись нанимать бывшего заключённого. Мой отец принял его на работу рабочим, и он проработал там до начала войны. Сейчас я понимаю, что отец пошёл на риск, приняв на работу бывшего заключённого, врага народа [11], и Войнилович очень ценил то, как отнёсся к нему мой отец. Войнилович и его семья очень сильно нас поддержали во время войны в память о моём отце, но об этом я расскажу дальше.
В нашей семье не было тревоги, когда в 1939 году гитлеровская армия напала на Польшу [смотрите «Вторжение в Польшу»] [12]. Моего отца не забрали в армию в ту войну, и она закончилась, когда советские войска вошли в Польшу. Западная Белоруссия была присоединена к СССР, что способствовало укреплению веры в мощь и несокрушимость СССР. Вероятно, обстановка не была такой спокойной в областях на границе Белоруссии и Польши, но мы жили, по сути, «в тылу» Белоруссии, и в нашем городе не было евреев-беженцев из Польши. Они «обошли стороной» наши места: от Барановичей до Минска. Вскоре после войны с Польшей началась война с Финляндией [смотрите «Советско-финская война» (1939-40 гг.)] [13], и моего отца забрали в армию. Мы очень беспокоились за отца, но он довольно скоро вернулся домой. Эта война также не продлилась долго. Мы были уверены, что больше войн не будет, и что Гитлер понял, что он не сможет бороться с Советским союзом. Наша семья сохраняла спокойствие.
Мамина сестра Рише также жила в Слуцке. Она была замужем за Зимхе Онгибергом. Зимхе был извозчиком, а Рише – домохозяйкой. Я хорошо помню мужа Рише. Это был бесцеремонный, хвастливый человек, который всегда хотел настоять на своём. У них было шесть детей. Троих старших звали Любовь, Михаил и Ася. Я не помню трёх остальных. Старшая из девочек была чуть старше меня, остальные были младше. Семья Рише жила недалеко от нас, и мы дружили с их детьми.
Весной 1941 года в Слуцке начало нарастать напряжение. Даже дети это чувствовали. В Слуцке есть тепловая электростанция. Трубы котельной были высокими и видны издалека. Мы начали замечать каких-то таинственных незнакомых людей в районе электростанции. Даже милиционеры часто их прогоняли. Пионеров и школьников учили в школе быть бдительными и наблюдать за незнакомыми людьми, так как они могли быть шпионами или диверсантами. Мы были настороже и понимали, что эти люди вроде бы что-то искали. Взрослые также относились к ним с подозрением. Наши окна выходили на электростанцию, и мы видели разное. Эти люди появлялись всё чаще и чаще. Они выглядели как диверсанты, однако эту тему не разрешалось открыто обсуждать. Существовал запрет на распространение слухов и на обсуждения, которые могли спровоцировать панику. Тем не менее, представители городской власти обсуждали подобные вещи. Они знали, что с этим было связано что-то опасное. Мой отец знал больше других, так как он был членом райкома партии. Я не знаю, рассказывал ли он о том, что знал, моей маме, но он не затрагивал эту тему в разговоре с нами, детьми.
22 июня 1941 года было воскресенье, одно из тех редких воскресений, когда отец был дома. Мы обрадовались, и начали строить планы на день. Мы были в саду, когда один из соседей сказал нам о том, что по радио начинается выступление Молотова [14]. Мы бросились домой и как раз успели на его речь. Он сообщил о том, что немецко-фашистские захватчики напали на Советский союз без объявления войны. Он также заявил, что наше дело – правое, и мы должны победить. Через несколько минут после его речи, военно-воздушные силы Германии атаковали Слуцк. Немецкие бомбардировщики направлялись к электростанции города, но наши истребители вступили в бой, и бомбардировщики улетели, сбросив несколько бомб. В тот день электростанция не пострадала, но пострадал город. Немецкие бомбардировщики стреляли из пулеметов по домам. Прямо над нашим домом развернулся воздушный бой. Мы бросились в укрытие в саду за деревьями. Мы с друзьями бежали под автомобильным прицепом без колёс, который лежал у нас в саду. Когда бой закончился, мы вернулись домой и увидели, что все портреты членов Политбюро были сбиты со стен пулемётной очередью. Пол был усыпан осколками стекла, а на некоторых портретах, раскиданных по полу, были дыры от пуль. Это было страшно. Так к нам пришла война.
В первый день войны мой отец оставил нас и ушёл на фронт. Он был танкист, лейтенант запаса и командир танкового взвода. Когда мы с ним прощались, он сказал маме: «Юлия, позаботься о детях!» Он поцеловал нас и ушёл. Вот и всё. Мы видели его в последний раз тогда. Мы практически ничего не знаем о том, что случилось с отцом. Брат отца Яков Фалевич был пожарником в Слуцке. Когда пожарную часть эквакуировали, Яков случайно оказался в Могилёве. Кто-то сказал ему, что его младший брат Иосиф находится в госпитале в Могилёве. Яков нашёл госпиталь; наш отец был там. Отец попал туда с ожогами после того, как его танк загорелся в бою. Яков оставил его там, и это всё, что мы знаем об отце. Мы ничего не знаем о том, где ещё он сражался, где он погиб. В конце войны нам пришло извещение о том, что он пропал без вести. В то время погибших, которых не могли идентифицировать на поле боя, относили к «пропавшим без вести».
Через два дня после начала войны мы решили уехать из Слуцка. Мы откладывали наш отъезд до тех пор, пока не стало слишком поздно. Если бы мы уехали в самом начале, мы бы добрались до Бобруйска или Минска, и тогда наша жизнь сложилась бы иначе. Но тогда произошло то, что произошло. Мы уехали из Слуцка 24-го июня 1941 года. Я помню, как мама обсуждала тему отъезда со своей сестрой и её мужем. Бабушка Рива категорически отказалась покидать дом. Она сказала, что уже слишком стара для изменений в жизни, и что будет, то будет. Мама и её сестра некоторое время раздумывали и решали, нужно ли оставлять всё и уходить в неизвестность. У Рише было шесть детей, а также было четверо детей у нас. Старшие дети Рише Любовь, Михаил и Ася вместе с моим старшим братом Игорем решили двигаться вперед. Взрослые продолжали обсуждение до тех пор, пока муж Рише наконец не запряг свою единственную лошадь, и тогда мы уехали. У нас было много багажа, хоть мы и взяли только самую необходимую одежду и немного пищи на первое время. Дети сидели в повозке, а взрослые шли рядом. Мы периодически останавливались, чтобы накормить лошадь и дать ей отдохнуть. Шоссейную дорогу разбомбили немецкие самолеты, и мы ехали проселочными дорогами.
Мы добрались до Бобруйска 27-го июня. Там было необычно тихо. Когда мы были в пути, постоянно слышался непрекращающийся грохот выстрелов и взрывов, но в городе этого не было. Мы пришли на центральную улицу города и увидели немецкого солдата, сидящего на скамейке у забора. Отступающие из города советские войска взорвали все мосты через реку. Мы не могли двигаться дальше, и вернулись обратно в Слуцк. На обратном пути нас случайно остановили немцы. Они арестовали мужа сестры мамы Зимхе, и мы вернулись домой без него. Больше мы ничего о Зимхе не слышали. Должно быть, немцы убили его. Мы вернулись в Слуцк, где воссоединились с бабушкой и поселились в доме Рише.
Немцы с самого начала принялись арестовывать и убивать коммунистов, комсомольцев [15] и активистов. В первый день они убили 26 человек. Немцы не действовали собственными силами. Были предатели, которые считали, что советская власть их притесняла. Всплыла вся эта грязь. Среди них были бывшие заключённые тюрем и лагерей [ГУЛАГ] [16], а также сосланные и скрывающие своё отношение к советской власти. Эти люди служили немцам и работали в полиции. Они помогали немцам составлять списки и указывали им на дома, в которых жили коммунисты или евреи. Тогда я впервые услышал слово «жид». Во время немецкой оккупации это слово постоянно присутствовало в нашей повседневной жизни. Мы жили дома, словно в клетке, ожидая ареста или смерти. В Слуцке все знали, что наша семья была семьёй коммуниста, и что мы были евреями. Тем не менее, люди помогали нам даже в той критической ситуации. Некоторые полицейские знали и уважали моего отца. Они помогли нам выжить; иначе нас бы убили.
В Слуцке в начале июля было создано гетто. На улице Володарского, недалеко от дома, где жила моя бабушка, находились жилые постройки военного городка. Это была заброшенная территория, где остались только деревянные бараки. Полиция огородила территорию колючей проволокой и создала первое гетто. Первыми узниками гетто стали пожилые люди, женщины и дети, больные и инвалиды. Полиция совершала обход домов и направляла людей в гетто. К нам пришёл начальник полиции Афанасенко. Афанасенко знал моего отца до войны. Его также посадили в тюрьму, и мой отец принимал участие в вынесении решения о его тюремном заключении. Я не помню точно, но мой отец был обвинителем или свидетелем обвинения на суде. Мы все знали, что Афанасенко – не из тех, кто проявит к нам милосердие. Он уточнил нашу фамилию и попытался вспомнить, знает ли он её. Был ещё один Фалевич, еврей. У него была повреждена правая рука, и он хромал. Афанасенко вспомнил его и спросил, были ли мы семьёй этого мужчины. Мы закричали: «Да, это мы!» Афанасенко сделал знак полицейскому, и они ушли.
Нас забрали в гетто. Евреев охраняли там как скот. Ни у кого не было с собой личных вещей, так как времени на сборы не было. Семья Рише, моя бабушка и мама с тремя детьми пришли в гетто. В каждом помещении барака было по 30-40 узников. Мест на дощатых нарах не хватало для всех, и другие узники были вынуждены искать место, где они могли бы поместиться. В гетто были старики, женщины и дети. Мужчины, которые могли работать, жили в городе, за исключением коммунистов и комсомольцев. Изначально в гетто забирали только тех, кто подлежал уничтожению. Мне очень тяжело вспоминать о гетто, но я знаю, что я должен рассказывать о нём для того, чтобы люди понимали, что такое фашизм и не допустили подобного ужаса в будущем.
Взрослые и подростки должны были каждый день ходить на работу из гетто. Моя мама и двенадцатилетний брат должны были работать ежедневно, а мой младший брат Григорий и я оставались с бабушкой и тётей Рише. Моя бабушка очень ослабела в гетто. Она практически не поднималась с нар. Мы гуляли с другими детьми в гетто. В гетто существовали жёсткие ограничения. Ворота охраняли вооружённые полицейские и немцы. Узники гетто, уходя на работу, проходили через этот контрольно-пропускной пункт. Детям разрешалось гулять на территории гетто без ограничений.
Я не знаю, выжили ли бы мы, если бы нам не помогали добрые люди. Они приносили картофель, свёклу и даже куски хлеба, немного молока и круп к ограждению гетто. Они делились с нами тем малым, что у них было, при том, что их дети также голодали. Они знали, что не получат компенсацию – откуда бы мы взяли деньги? У нас не было ничего, что мы могли бы предложить этим добрым людям, но они делали это не ради денег. Там было очень много хороших людей. Войнилович нашёл нас в гетто. Он жил недалеко от гетто. Он начал приходить к нам, приносил немного еды, одежду и делал для нас то, что мог. У этого человека было большое сердце. Я думаю, что он спас нас. Он сказал однажды, что отец протянул ему руку помощи, когда у него были тяжёлые времена, и сейчас он рад нам помочь. Он давно ушел из жизни, как и его жена Анна. Их сын Эдуард, мой ровесник, живёт в Слуцке. Мы – друзья детства и по-прежнему видимся. Я привёл Войниловича в качестве примера того, что доброе дело возвращается во сто крат больше по сравнению с затраченными на него усилиями. Добро порождает добро; на этом держится жизнь.
У узников гетто не было тёплой одежды. Нам не дали время на сборы, когда мы покидали дома. Осень принесла холодную погоду. В гетто было холодно и тяжело, но тем, кто должен был работать, приходилось ещё тяжелее. Зима 1941-42 годов была очень холодной. Узники гетто замерзали и умирали от болезней или холода. Однажды мама нашла на улице поношенный ватник, который она проносила всю войну. Войнилович также принёс нам немного старой одежды. Знакомые мамы давали ей еду, когда она встречала их в городе. Я оставался в бараке, так как у меня не было тёплой одежды. Мой брат, который должен был работать, надевал несколько видавших виды рубашек и брюки. Сапоги разваливались на куски, и узники вынуждены были обвязывать их тряпками и верёвками. Так мы и жили. Очень тяжело рассказывать о том, что мы пережили и видели. Я многое забыл: так уж устроена человеческая память, что хранит хорошие воспоминания и отбрасывает плохие. Тем не менее, когда мы с братом начинаем вспоминать, как это было, мы действительно не понимаем, как нам удалось выжить. Это ужасные воспоминания.
Мама и брат должны были убирать улицы и квартиры, в которых жили немцы и полицейские; также их задействовали в погрузочно-разгрузочных работах. Однажды в октябре 1941 года их направили на уборку бараков в военных кварталах на въезде в Слуцк. Эти кварталы следовало подготовить к прибытию немецких военных частей. Они должны были очистить бараки от разбитой мебели, убрать там и помыть окна и пол. Внезапно их всех собрали и приказали бежать обратно в гетто через город. Никто не объяснил им, чем была вызвана вся эта спешка.
Я бродил по гетто с другими детьми. На участке было расположено здание чуть поменьше, в котором находилась кухня, где узники гетто могли готовить еду, если у них были продукты для готовки. Мы бросились на кухню, когда появились полицейские. Они вытолкали нас из кухни и отвели обратно в барак. Затем узникам гетто приказали покинуть бараки. Их окружили немецкие солдаты и полицейские, которые отсортировывали их по перечням, отделяя самых слабых узников, женщин с детьми, которые не могли работать. Узников разделили на две группы. Я подбежал к маме, и она крепко обняла меня. Немецкий солдат называл имя, из толпы выходил человек, солдаты оценивали его или её и распределяли по группам. Так они назвали имя мужчины, который стоял рядом с нами. Я не помню его имя, но помню, что он был портным. Его распределили в группу тех, кого оставляли в живых. Когда ему сказали, куда идти, он взял маму и меня за руки и повёл нас с собой.
Затем с работы вернули группу, в которой был мой брат Борис. Борис увидел нас в группе узников, оставленных жить, и попытался к нам пройти. Наш спаситель сказал немецкому солдату, отвечавшему за сортировку людей, что Борис – его сын, и солдат позволил ему присоединиться к нам. Моя бабушка и маленький Григорий стояли в группе, подлежащей уничтожению. Это происходило у нас на глазах. Приговорённых к смерти погрузили на грузовики. Моя бабушка не могла забраться на грузовик. Полицейский взял её за ноги и руки, и бросил в грузовик. Так они поступили со всеми, кто не мог забраться туда самостоятельно. Когда в грузовик поместили всех узников гетто, их отвезли к месту гибели. Остальным же приказали вернуться в бараки. Обречённых на смерть отвезли к оврагу д. Селище (восемь километров от Слуцка), в красивую берёзовую рощу… Там уже были готовы ямы, и в этом овраге людей и убили. Кто-то умер сразу, других похоронили заживо. Там несколько таких могил. В 1990-ых наша еврейская община при поддержке Слуцкого исполкома [«исполком»] [17] установила памятник невинным жертвам на одной из могил. На чёрном мраморе выгравирована надпись: «Чтобы помнили живые». Мы ежегодно приезжаем туда на годовщину расстрела, убираем место и приносим цветы. Поблизости расположена птицеводческая ферма, сотрудники которой ухаживают за могилами; им также помогают местные школьники.
Ещё одно ужасное воспоминание связано у меня с этим днём. Во время сортировки людей на территорию гетто въехал открытый автомобиль. В нём сидел высокий, красивый немец. Он остановил машину, некоторое время молча наблюдал, затем встал в машине и обратился к нам на русском: «Какие же грехи, евреи, на совести вашей, что убивают вас так безжалостно?». На его форменной фуражке была надпись: «Да пребудет с нами Бог»». Это было ужасно. Затем нам приказали вернуться в бараки.
Жизнь в гетто проходила согласно заведённому порядку, пока однажды в апреле 1942 года в гетто не пришёл полицейский, который знал моего отца до войны; он подошёл к моей маме и сказал: «Юлия, с вами завтра покончат. Вам надо уходить». Он помог нам сбежать. Мы вернулись в дом тети Ривы и остались там. На следующий день узников гетто отвезли к оврагу д. Селище и там убили. Тогда убили мамину сестру Рише и её детей. Мы выжили, и нам опять помогли добрые люди.
В Слуцке всё ещё оставались евреи, и немцы создали другое гетто в центре Слуцка, недалеко от здания исполкома. Этот квартал до войны назывался Школище. Был он еврейским кварталом, по соседству с которым находились деревянные лачуги. В Школище входили улица Республиканская и улица Парижской коммуны. Территория гетто была огорожена колючей проволокой, а у ворот (входа в гетто) всегда стоял охранник. Всё оставшееся еврейское население было переведено в это гетто. Людей выгоняли из домов; в гетто тогда попало три тысячи человек.
Когда мы пришли в гетто, мы поселились там в маленьком деревянном домике, где уже было 40 жителей. Немцы создали еврейский комитет – юденрат [«Юденрат»] [18]- для управления жизнью в гетто. Я помню председателя юденрата. Я не знал его фамилию, но он и сейчас стоит у меня перед глазами: высокий мужчина с бритой головой, в брюках-галифе, в сапогах, опирающийся при ходьбе на палку. Нет нужды говорить о том, что юденрат практически не заботился об узниках гетто. Членов юденрата заботило только их собственное благополучие. Все узники гетто должны были носить шестиугольные звёзды жёлтого цвета, прикрепляемые к одежде. Людям с такими латами-«звёздами» было запрещено ходить по тротуару.
Мы, мальчики, периодически убегали из гетто. Мы оставляли свои «звёзды» и убегали через тайный лаз-проход. То, что мы видели в городе, ужасало: деревянные виселицы тянулись метров на 200 вдоль центральной улицы Слуцка, а на них всегда висели мёртвые тела. Людей вешали, вменяя в вину разное, и вешали не только евреев. Людей вешали даже просто за попытку дать кусок хлеба или немного муки узникам гетто. Евреев вешали, если их замечали идущими без «звезды». Виселицы выглядели жутко, и мы возвращались в гетто, раздавленные тем, что видели. Я и впрямь не знаю, как наши детские сердца всё это выдержали!
Я расскажу вам ещё один эпизод из нашей жизни в гетто. Он впечатался в мою память как одно из самых ужасных воспоминаний. Я был бы и счастлив забыть о нём, но эта сцена и сейчас стоит у меня перед глазами. Мальчики носились туда-сюда по территории гетто. Мы были тогда на улице Парижской коммуны. Родственники мужа тети Рише жили на этой улице. Кажется, это была его тётя. Невестка этой женщины сидела на крыльце и кормила грудью ребёнка, когда появились два немецких солдата. Они прогуливались вдоль улицы, заглядывая в дома. Они подошли к дому, где сидела женщина со своим ребенком, приблизились к ней. Один из них забрал у неё ребёнка и отбросил его, словно полено. Затем он опустился на колени перед этой женщиной и попробовал молоко из её груди. Должно быть, ему понравилось, так как он начал сосать молоко из её груди, пока молока в груди не осталось. Всё это время ребёнок кричал. Мы впятером неподвижно застыли на месте. Мы были потрясены и просто не могли сдвинуться с места. Второй немецкий солдат стоял и ждал. Тот, что сосал грудь, поднялся, отряхнул пыль с коленей и рассмеялся. Они ушли, а мы ещё долго стояли там, не в состоянии пошевелиться.
Немцы начали строительство четырёх домов недалеко от гетто. Они вырыли ямы и начали работу над фундаментами. Все мужчины гетто работали на этой строительной площадке. Для строительства фундаментов их заставляли носить надгробные плиты с еврейского кладбища. До войны на расстоянии нескольких километров от площадки было расположено еврейское кладбище. Мужчинам приходилось носить эти огромные, тяжелые гранитные и мраморные плиты; более того, они должны были бежать, когда несли их. Полицейские или немцы следили за ними, и если кто-то останавливался, то получал удар хлыстом по голове, шее или спине. Если человек падал и не мог подняться, его убивали. Эти дома по-прежнему там, стоят на еврейских надгробных плитах; кладбище же уничтожено.
Узники гетто также должны были выполнять и другие работы. Их отвозили на удалённые площадки на грузовиках. Возвращались не все. Иногда отсортировывали семьи с большим количеством детей, слабых и больных узников, и вывозили их из гетто на двух-трёх грузовиках. Никто из них не вернулся назад. Условия жизни в гетто были тяжёлые. Летом жизнь была полегче. По крайней мере, мы не страдали от холода. Зимой мы пытались использовать любую возможность, чтобы согреться. Мы ломали мебель на дрова и разбирали заборы для этих же целей: всё, что угодно, чтобы поддержать огонь в печи. Нам не разрешали брать дерево за пределами гетто, и мы вынуждены были довольствоваться тем, что было под рукой. Тем не менее, достаточно скоро мы исчерпали и эти возможности.
Мама ходила на работу на электростанцию. Электростанция работала на торфе, который производили на торфозаводе в Слуцке. Завод также сушил торф для нашей котельной. Торф доставляли по железной дороге из Радичево в Слуцк. Мама работала на заводе на погрузочно-разгрузочной платформе. Она брала на работу и нас с братом. Мы копали торф острыми резаками. Резаки были такие тяжёлые, что я с трудом мог его держать, но других вариантов не было. Мы работали на торфоразработках, стоя по колено в воде. Мы загружали куски торфа в так называемый поезд-«кукушку», и садились на верх. Затем мы разгружали торф в котельной и возвращались в Радичево. Вечером мы доставляли торф обратно в Слуцк и возвращались в гетто. То, что мама получила эту работу, было большой удачей, так как в таких работах задейстовали только сильных мужчин, военнопленных. Там работали также евреи, и мама была знакома с ними.
В августе 1942 года один еврей-военнопленный сказал маме, что они планируют побег в лес из Радичево, где они надеялись найти партизан. Этот мужчина пообещал маме, что мы втроём сможет присоединиться к ним. Они планировали побег на конец августа. В условленную дату мы были в Радичево, и оказалось, что группа уже ушла, не взяв нас с собой. Это было подлостью с их стороны так поступить с нами. Мы должны были это обсудить. Когда мама работала на торфозаводе, она встретила женщину из деревни Уланово недалеко от Радичево. Эта женщина, Ульяна, также работала на заводе. Ульяна сказала, что мама должна найти способ добраться до её дома в деревне, а там уж она попытается вывести нас в лес, но в тот момент мама решила, что нам будет лучше уйти с теми мужчинами, чтобы не подвергать Ульяну рискам.
Ульяна оставалась нашей последней надеждой после ухода мужчин. Мама нашла её в Радичево и рассказала о том, что с нами произошло. Ульяна сказала, что она придумает что-нибудь. Вечером мы отправились домой к Ульяне. Было воскресенье. Вечером мама и Ульяна помыли меня и брата и побрили нам головы. Утром в воскресенье Ульяна принесла рубашки с вышивкой, которые носили крестьяне, и мы их надели. Мама также переоделась в крестьянское платье и повязала голову белым платком: так одевались белорусские женщины. Ульяна запрягла лошадь, мы сели в повозку и поехали. Мы ехали днём, и никто не обращал на нас внимание. Мы периодически останавливались, чтобы покормить лошадь или попить воды. Люди возвращались из церкви, вокруг были полицейские, которые пили и веселились.
Мы добрались до лесов Копыльского района до наступления темноты. Ульяна остановила лошадь и сказала нам, что это была самая удалённая точка, куда она могла нас отвезти, и что она должна возвращаться домой. Она уехала, пожелав нам удачи. Было темно, и мы не знали, куда идти в лесу. Ульяна дала нам немного пищи. Мы пошли в глубь леса, где поели, затем из нескольких сосновых веток сделали импровизированные кровати и заснули. Утро вечера мудренее, и нам это было нужно, чтобы понять, что делать дальше. На рассвете мы услышали какой-то шум и голоса людей. Мы спрятались в кустах и наблюдали. Мы увидели мужчин с ружьями и женщину среди них. Нам стало понято, что это были партизаны, и мы подошли к ним. Они окружили нас и спросили, откуда мы. Женщина спросила у мамы нашу фамилию. Когда она услышала «Фалевичи», она спросила у мамы, не жена ли она Фалевича. Как оказалось, эта женщина была секретарём райкома партии Слуцка и хорошо знала моего отца. То, что мы не были подосланы немцами, успокоило подозрительность партизан. Так мы присоединились к партизанскому отряду и стали свободны.
Мама вступила в отряд, но для меня и для моего брата там не было места. В нескольких километрах от партизанского отряда находились гражданские семейные лагеря для сбежавших. Нас с братом отправили в этот лагерь. Люди в лагере бежали от немцев, оставляя свои деревни. Когда люди в деревнях узнавали об облавах немцев, они уходили в леса, и партизаны брали их под свою защиту. Лагеря были расположены на расстоянии пяти-десяти километров от партизанских баз. Между ними поддерживалась связь, так как немцы могли напасть в любое время.
Люди в лагере строили землянки и шалаши из веток сосны. Ветками сосен и елей также устилали землю, чтобы в жилье было тепло. Мы с братом разводили костёр, и когда земля достаточно нагревалась, мы тушили его, накрывали землю ветками сосны, на которых и спали, пока не научились делать землянки. Мы также укрывали себя ветками, чтобы сохранить тепло. Еда была серьёзной проблемой. Осенью и зимой мы искали в полях картофель, оставшийся после сбора урожая. Осенью с картофелем было всё в порядке, но зимой картофель был мёрзлый. Мы также просили пищу в деревнях. Некоторые люди давали нам пищу, другие же нас прогоняли. Мы с братом всегда знали место нахождения партизанского отряда, и иногда мы туда приходили, чтобы повидаться с мамой. Мы хотели быть рядом с ней, а она нуждалась в нас…
Прошло около года. В 1943 году руководством Копыльского района было принято решение направить нас вдоль линии фрона в тыл на самолёте. Партизаны помогли нам добраться до партизанского лётного поля, которое находилось в Любанском районе Минской области. Расположено оно было на большом расстоянии от нашего местопребывания. Мы шли из Копыльского района по лесам и болотам в Любанский район, который находился на расстоянии 200 километров от нас. Это было очень тяжёлое путешествие, но мы добрались. Тем не менее, там руководство решило, что такие высокие риски не оправданы для спасения одной семьи, и мы остались в Любанском районе. Там не было семейных лагерей, хоть там и были партизанские отряды. Мы жили в деревнях, пытаясь быть поближе к партизанским отрядам. Мы жили в деревнях Калиновка и Паличин. Это была партизанская зона, и немцы там попадались редко. Местные знали, кем мы были, но никто не донёс на нас.
Так мы жили там до марта 1944 года, когда немцы взяли эту зону под оцепление. Жители деревень убегали и прятались, где могли. Мы с мамой и три местных жителя прятались в кустах в болоте. У нас не было еды и воды пять дней. Немцы завершали оцепление. Они шли рядами по лесам и болоту, когда наткнулись на нас. Они взяли нас в плен и отвели в деревню с оросительными каналами на болоте. Мы были изнурены, голодны и хотели пить. Мы остановились в деревне. Там были немцы, и у нас не было никакой возможности сбежать. Мы сидели там, и в какой-то момент, когда я больше не мог терпеть, я сказал маме, что попрошу у немцев кусок хлеба. Мама не возражала. Нам было нечего терять. Я подошёл к группе, состоявшей из пяти или шести немцев. Они сидели у костра и ели. У них были тушёнка и какао. Я и сейчас помню запах этого какао. Я подошёл к ним со словами: «Господин, дайте мне немного хлеба!» Они понимали слова «хлеб», «молоко» и «яйца». Они посмотрели на меня. Конечно, я выглядел плохо. Один из них пошёл в палатку, вынес целую буханку хлеба и половину, и дал их мне. Он также налил немного какао в свой котелок. Я вернулся к маме и брату, и у нас был праздник. У нас было по полбуханке хлеба на каждого плюс какао. Мы поели, прижались друг к другу и заснули.
Рано утром нам приказали встать и двигаться в направлении Калиновки, где размещался немецкий штаб. Шестерых из нас (или около того) ввели в дом и приказали стать лицом к стене. Я видел, как Борис взял кусок хлеба из кармана и начал его есть. Не знаю, сколько мы так стояли, пока немецкий солдат не сказал нам повернуться. Кроме немцев, мы увидели в доме власовцев [19]. Мы испугались. Власовцы считались более жестокими и безжалостными по сравнению с немцами. Зашёл власовец с верёвкой в руке. Мы поняли, что всё, что нас повесят, но вместо этого они начали спрашивать, откуда мы и как мы оказались в болоте. Мы, конечно, выдумывали разное, так как, вероятно, не могли рассказать им правду. Нас под конвоем отвели в Паличин, другую деревню, где поместили в дом, наполненный людьми. Там были люди из этой и других деревень. Дом был настолько заполнен людьми, что не хватало места для того, чтобы стоять. Когда мы узнали, что мы – в Паличине, мы испугались. Мы одно время жили в этой деревне, жители деревни знали нас и знали, что семья Юлии пряталась от немцев. Тем не менее, никто на нас не донёс, ни в Паличине, ни в Калиновке. Они легко могли шепнуть словечко полицейскому о том, что мы – евреи, по злобе или в своих интересах, но никто этого не сделал.
Немцы оставили нас в этой хате и ушли. Вероятно, все, кто был там, думали только об одном, зная, что, вероятно, это была наша последняя ночь и утром нас убьют. Ночь тянулась мучительно долго. На рассвете нас удивила тишина. Не было слышно ни шагов, ни голосов. Те, кто был посильнее, продвинулись к окну. Всё было очень спокойно. Мы вышли наружу. Охранников не было. Мы поняли, что мы свободны. Жители деревни бросились к своим домам. Мы вернулись к пожилой паре, у которой мы жили в Паличине до того. Мы оставались там вплоть до освобождения Слуцка советскими войсками 30-го июня 1944 года. Мы переехали из Паличина в Калиновку и видели, как шли наши войска с мозырского направления. Наши войска наступали, и немцы больше не блокировали Слуцк. Военный грузовик, направлявшийся по шоссе в Слуцк, подвёз нас. Мы высадились из грузовика на главной улице Слуцка недалеко от административного здания 3-го июля 1944 года. Когда мы высаживались, внезапно появился немецкий самолёт, сбросил несколько бомб и улетел.
Война закончилась для нас и для большинства, и в нашем случае всё завершилось не так плохо, как могло бы, благодаря отцу. Он делал много добра людям, и они помогали нам в память о нём. Эти люди помогли нам выжить, и даже полицейские помогали нам. Да, эти полицейские были нашими соседями до войны, они знали моего отца и помнили, что он им помогал. Никто из них не донёс на нас и не сообщил немцам о том, что мы были семьей коммуниста и еврея. Фраза «Красота спасёт мир!» очень популярна сейчас, но я не согласен с ней. Я злюсь, когда слышу её. Доброта, а не красота, спасёт мир. Если ты делаешь добро человеку, оно вернётся к тебе во сто крат. Мой отец, вероятно, знал об этом, и его доброта спасла нашу семью.
Город практически весь был разрушен. Улица Ленина, главная улица Слуцка, протянувшаяся через весь город, лежала в руинах. Улица просматривалась из конца в конец; везде были следы разрушений и преступлений немцев. Слуцк дважды горел дотла: во время наступления и отступления немецких войск. Дома в основном были деревянные, и почти все сгорели в огне. Интересно, что на улице 11-го Июля, где находился дом сестры мамы Рише, практически не было разрушений. Все дома уцелели, за исключением дома Рише, который, вероятно, умышленно подожгли. Кто-то, должно быть, узнал, что у дома есть наследники. Её дом был единственный дом на улице, который сгорел. Мы думали о нём как о временном жилище для нас, но когда мы пришли туда, мы увидели лишь пепел. После войны дочери и сын Рише вернулись, но увы… Они постояли какое-то время на пепелище и ушли.
Мама пошла в райком, который уже открылся, чтобы узнать, есть ли какая-то информация от Фалевича. Мы ничего не знали ни о моём отце, ни о старшем брате Игоре. И тут вдруг маме сказали, что в райкоме было письмо от Фалевича. Его начали искать, но не нашли. Оно растаяло, словно дым. Вероятно, кто-то порвал его и выбросил; что-то такое. Так его и не нашли. Мы вышли из райкома в мрачном настроении. У нас не было никакой информации ни об отце, ни о брате, и не было дома, где мы могли бы жить. Мы остановились на площади, не зная, куда идти, и тут к нам подошла знакомая женщина. Она жила недалеко от тёти Рише; звали её Паша. Она пригласила нас к себе домой. Она сказала, что, раз нам негде жить, мы можем пожить у неё, пока не найдём дом. Она приютила нас и разделяла с нами всю ту еду, что ела сама. Мама продолжала ходить в райком партии и в городской исполнительный комитет, требуя жильё, до тех пор, пока нам наконец не дали одну комнату в доме, владелец которого ещё не вернулся из эвакуации. В две другие комнаты этой коммуналки [коммунальной квартиры] [20] разместили 3-ьего секретаря Слуцкого райкома партии. Мы праздновали День Победы 9-го мая 1945 года у него. Было столько радости тогда; в городе был настоящий праздник! Люди вышли на улицы, ликуя, обнимая друг друга и плача. В центре Слуцка стоял памятник Ленину, перед исполкомом. Когда немцы оккупировали Слуцк, они снесли памятник, но пьедестал по-прежнему был там. 9-го мая его украсили красными знамёнами и цветами, и вечером люди танцевали и пели там.
Когда мы были в партизанском отряде, нам рассказывали о том, что случилось со вторым гетто в Слуцке, из которого мы ушли. Выжили единицы: те, кто сбежал из гетто и присоединился к партизанам. Они рассказали нам о том, что видели. Когда мы вернулись в Слуцк, местные жители, непосредственные свидетели событий, рассказали нам всё в деталях. Уничтожение гетто было запланировано на февраль 1943 года. Фашисты и полицейские окружили гетто со всех сторон. Латышский легион СС [21] прибыл туда для участия в уничтожении. Узникам гетто приказали сесть в грузовики для отправки к месту расстрела. Как ни удивительно, узники гетто к этому подготовились. Я не представляю, где они могли добыть оружие, но, как оказалось, они были достаточно хорошо вооружены. Когда немцы вошли в гетто, их встретили выстрелы с домов и крыш. Узники гетто решили взять высокую цену за свою жизнь. Было убито несколько немцев и полицейских. Немецкие отряды отступили и подожгли дома со всех сторон. Дома горели словно свечи, но люди продолжали стрелять. Они умирали, охваченные пламенем, выпрыгивая из окон и прыгая с крыш, но продолжали стрелять. В них также стреляли, и они падали замертво с крыш. Люди, обречённые на смерть, не хотели безропотно умирать. Они решили сопротивляться. Они знали, что не смогут убить всех немцев и сбежать, но они решили умереть, чтобы не быть зарезанными подобно скоту. Изо всех домов слышны были крики. Женщины и дети горели заживо. Это длилось три дня. Три дня гетто было в огне. Тела узников гетто оставались там, пока не начал таять снег. Немцы не позволяли их хоронить. Немцы также взяли несколько узников гетто для того, чтобы расстрелять их за пределами гетто. Тела узников гетто оставались в гетто до начала весны. Когда снег растаял, немцы позволили местным жителям похоронить их. Похоронили их в бывшем гетто в центре Слуцка.
Мой старший брат Игорь нашёл нас. Мы получили от него письмо и начали с ним переписываться. Игорь был в эвакуации вместе со старшими детьми Рише. Они добрались в Сталинградскую область, а затем переехали в Центральную Азию, когда началось наступление немецких войск. Оттуда Игоря направили на фронт в 1944 году. После войны Игорь не демобилизовался, а остался на обязательную военную службу в армии. Он служил в Литве. Стало быть, мы знали, где он и как у него дела. Игорь вернулся в Слуцк в 1950 г. после демобилизации.
Когда мы уже жили в нашей новой квартире, мама получила извещение о том, что отец пропал без вести. Мы не теряли надежду, что найдём его, но эта надежда таяла с годами. Так как я был несовершеннолетний, я получал небольшую пенсию в связи с потерей отца до 18 лет. Эта пенсия была единственным доходом нашей семьи. Жизнь была тяжелой после войны, и этих денег совсем не хватало для покрытия всех расходов. Мама работать не могла. Она очень тяжело заболела после нашего возвращения. Нет нужды говорить о том, что те страдания и муки, всё то, через что мы прошли, включая тяжёлую работу на торфозаводе, когда часто приходилось работать, стоя по колено в воде, были тому причиной. Часто бывало, что мама не могла встать с постели несколько дней подряд. Брат и я должны были сами заботиться о себе и о маме.
В сентябре 1944 года в Слуцке открылась школа. Прежнее здание школы сгорело, и для школы было выбрано другое. Я пошёл в первый класс. Я не был единственным великовозрастным учеником в классе: таких было много. Наши учителя знали, как много мы пропустили, и делали всё возможное, чтобы помочь нам догнать учебную программу. Мы прошли учебную программу двух классов за один год, и осенью 1945 года я пошёл в третий класс. В третьем классе мы начали изучать немецкий язык. Я не понимал этого: война только закончилась, немцы принесли нам столько горя, а мы должны изучать их язык? В знак протеста я просто игнорировал этот предмет и не посещал занятия по немецкому языку. Тем не менее, это не привело к неприятностям для меня. Учителя проявляли понимание к моему отношению.
Мой брат окончил пять или шесть классов до войны, но, когда он вернулся домой, у него не было шансов продолжить учёбу. Он должен был думать о том, как заработать деньги для семьи. Борис стал учеником слесаря на литейном производстве в Слуцке. Ему было тогда 15 лет. Мы втроем должны были довольствоваться моим скромным ежемесячным пособием и жалованьем ученика. То были тяжёлые годы; даже вспоминать о них страшно. Когда мой брат ушёл в армию в 1949 году, жизнь стала ещё тяжелее. В основном мы питались картошкой, но не всегда была и она. В неотапливаемом доме утром было холодно, как в подвале. Я поднимался рано, чтобы растопить печь. Если у нас была картошка, я отваривал несколько картофелин в кожуре. Я давал маме завтрак, клал одну картофелину в карман и спешил в школу. Часто бывало так, что я съедал картофелину ещё до прихода в школу, и тогда в школе мне нечего было есть и я голодал. Мама также голодала дома. По дороге домой я думал о какой угодно еде, которую я мог бы дать маме и которую я бы сам съел. Надежды на лучшее не было, как и возможности заработать какие-нибудь деньги. Не знаю, как мы с мамой выживали в те годы, пока не вернулся Борис.
Когда мой брат вернулся домой, он не отдыхал ни дня. Он ужаснулся, когда увидел, как мы живём. На следующий день он пошёл на завод, на котором работал до того. Когда я окончил школу в 1953 году, Борис пошёл в вечернюю школу, и прекратил занятия после окончания восьмого класса. Он не ушёл с завода, где проработал 50 лет за вычетом трёх лет службы в армии.
Нас с братом воспитывали в духе патриотизма. Мы были советскими детьми: пионерская организация, комсомол и коммунистическая партия были священными для нас. В школе я был активным пионером. Когда мне исполнилось 14 в 1948 году, я вступил в комсомол. Я был активистом в школе и активным членом комитета комсомола школы [Примечание редактора: комсомольские ячейки существовали во всех учебных заведениях и на промышленных предприятиях. Руководство ими осуществляли комитеты комсомола, занимавшиеся организационной деятельностью.]. Во мне всегда жила детская любовь к советским праздникам. Даже после войны, в тяжёлый и голодный послевоенный период, в нашей стране и в нашем городе отмечали советские праздники так, словно бы и не было войны. На праздники я всегда ходил на парады вместе со своей школой. Я и сейчас помню, как меня переполняла радость, когда я шёл в колонне организаторов парада, а вокруг были цветы, флаги, звучали лозунги: «Да здравствуют советские пионеры и комсомол!» Это было прекрасно! Это было величественно, красиво, динамично и патриотично! Даже сейчас, когда люди моего поколения собираются вместе и вспоминают те парады на 1 Мая, на День Октябрьской революции и на День Победы [22], наши глаза наполняются слезами. Люди были одухотворены, и это ощущение сохранялось из года в год. Это было прекрасно, просто прекрасно!
В 1948 году началась кампания по борьбе с «космополитизмом» [23], и тогда и проявился антисемитизм. Люди менялись. Я не знал этих людей достаточно хорошо до войны, но я понимал, что они изменились в конце войны, а следующий этап пришёлся на послевоенный период. Было много разговоров о космополитизме, но умные люди понимали, что происходит, дурачьё же принимало всё так, как им это преподносили: эти евреи, чего ещё можно от них ожидать! Тем не менее, это всё было миром взрослых, нас же, детей, это особо не волновало. У нас были свои проблемы и вопросы. Когда начался период так называемого «Дела врачей» [24], а это был громкий случай, школьники также о нём знали. Мы все были советскими людьми, сторонниками и приверженцами Сталина. Все были охвачены негодованием по отношению к тем, кто посмел поднять руку на нашего Сталина. Я помню тот день, 5 марта 1953 года, когда мы услышали о смерти Сталина. Вся школа собралась в актовом зале. Все плакали, не пытаясь скрыть горе; учителя и школьники стирали слёзы. Было так страшно остаться без Сталина, что нам казалось, что пришёл конец света. Это было так искренне, и никакими словами нельзя описать, как нам было тяжело. Это и для меня была ужасная потеря.
Наши родственники вернулись в Слуцк после войны. Вернулись старшие дети Рише Любовь, Михаил и Ася. Старший брат моего отца Яков и его семья вернулись из эвакуации. Он жил в Слуцке с детьми, и только Раиса жила на Сахалине [остров в Охотском море, находящийся на расстоянии около 9 000 км к востоку от Москвы] со своим мужем. Дядя Яков умер около 15 лет назад [1990 г.]. У него была опухоль шеи, и он умер. Жили они недалеко от нас. Когда он умер, мы пошли туда и помогли обмыть и одеть его. Его дети, за исключением Людмилы, умерли. Она и сейчас живет в Слуцке. Мамины родители погибли в гетто в Копыле во время войны. Из семьи тёти Рише сейчас жива только Ася; она живёт в Америке. Любовь недавно умерла в Израиле. Михаил после войны уехал из Слуцка в Харьков [территория современной Украины]. Он уже давно умер.
После окончания школы, я поступил в Минский финансово-экономический техникум. Я отучился там год, после чего меня призвали в армию. Я мог продолжить учёбу после обязательной службы в армии. Я служил в Узбекистане, на советско-афганской границе в Термезе. Я хорошо служил в армии. Всё было хорошо. Я был помощником командира взвода. Нас было 30 человек во взводе. Я занимался спортом в армии: бегом на короткую дистанцию, футболом и гандболом. Старшие по званию поддерживали меня. Во время службы я не сталкивался с жалобами на антисемитизм и с проявлениями антисемитизма. Я вступил в партию в 1955 году, и пошёл учиться в вечернюю партшколу [25]. Меня выбрали в состав парткома полка. У меня не было причин для жалоб. Всё было хорошо. Я бы всем пожелал такую спокойную службу в армии, как у меня. Единственной проблемой был климат. Термез был известен как самая жаркая точка в СССР. Ужасная летняя жара переносилась тяжело. Только это и удручало в то время. В 1956 году мне дали месячный отпуск, и я поехал в Слуцк. Во время отпуска я женился, и когда я вернулся в часть, я уже был женатым мужчиной.
С Дорой Лифшиц, моей женой, мы были знакомы ещё со школы. Мы учились в одном классе и дружили. Дора была еврейка и также была родом из Слуцка. Отец Доры, Борис Лифшиц, был нотариусом в Слуцке, а её мама, Хана Лифшиц, – бухгалтером зернозаготовительной организации «Заготзерно». Старшая сестра Доры Галина родилась в 1927 году, Дора – в 1933. Во время войны семья Доры была в эвакуации в Казахстане. После войны они вернулись в Слуцк. Окончив школу, Дора также поступила в Минский финансово-экономический техникум. Во время моей службы в армии, мы с Дорой переписывались и высылали друг другу фотографии. Когда я пришёл в отпуск, мы зарегистрировали брак в отделе ЗАГС и организовали скромный праздничный ужин для близких. Месяц отпуска пролетел быстро, и я вернулся в воинскую часть.
Я вернулся из армии в 1957 году, работал до начала академического года, а в 1958 году возобновил учёбу в техникуме. Дора окончила техникум раньше меня. Она вернулась в Слуцк. Работала она бухгалтером. Наш старший сын Борис родился в 1958 году. Слуцк находится недалеко от Минска, и я приезжал к семье на выходные. Я окончил техникум в 1961 году. У меня было распределение [смотрите «обязательное распределение выпускников в СССР»] [26] в Слуцк. Где-то около шести месяцев я работал диспетчером автобазы в Слуцке, а в ноябре 1961 года я начал работать экономистом в Слуцком городском финансовом отделе, где проработал одиннадцать лет. Я был заместителем начальника отдела и начальником отдела. В 1962 году родился наш второй сын. Мы дали ему имя Григорий в память о моём младшем брате, который умер в Слуцком гетто. Я окончил ещё одну вечернюю партийную школу при Слуцком райкоме партии.
Я был коммунистом, когда прошёл ХХ-ый съезд КПСС [27]. Вначале речь Хрущёва [28], в которой он критиковал Сталина, не была опубликована в газетах. Её только зачитали на закрытых партсобраниях. Поэтому я узнал её содержание до того, как узнали другие люди. Конечно, мы все были в замешательстве. Я бы не сказал, что я воспринял серьёзно все слова Хрущёва. У меня было осторожное отношение. Трудно что-то однозначно утверждать в этой связи. Мы, рядовые коммунисты, мало знали о том, что действительно происходило в стране. Поэтому я и не могу дать оценку того, насколько справедлив был Хрущёв в отношении Сталина. Единственное, что я могу сказать: люди и сейчас говорят, что если бы Сталин был жив, были бы мощь и порядок, а Советский союз был бы сильным, мощным государством. Что бы это ни было, события ХХ-ого съезда не изменили моего отношения к партии. Я всегда был честным коммунистом.
Наша семья не могла жить в одной комнате с мамой. Мы жили в небольшом деревянном домике, который принадлежал родителям Доры. Жилая площадь домика составляла около 20 квадратных метров, а жило там шесть человек. Мы стали в очередь в исполкоме на получение квартиры, но приоритет в то время был тем, у кого совсем не было никакого угла для проживания. Наш дом был маленький, сырой и ветхий. Везде была плесень, вызванная сыростью. Плесень была даже на одежде в шкафу. В доме не хватало места для сна, в нём было тяжело дышать. В 1963 году к нам пришла комиссия для проверки жилищных условий. Они посмотрели, где мы живём, и вскоре мы получили квартиру в новом здании недалеко от центра города. Маме дали квартиру в доме рядом с нами. Я получил ключи от нашей новой квартиры, и когда мы с женой вошли туда, мы заплакали от счастья. Ещё долго после переезда туда мы были переполнены счастьем. Я часто навещал маму, и поддерживал её, как мог.
Мы с женой работали и воспитывали наших сыновей. Мы очень хотели дочь, и мы надеялись, что она у нас появится, когда чуть подрастёт наш младший сын, но не решились ещё на одного ребёнка. Жизнь была тяжёлой, и мы решили, что должны хотя бы вырастить наших двух сыновей. Я воспитывал своих сыновей в том же духе, что и мой отец нас с братьями, – настоящими советскими детьми. Они выросли и стали хорошими советскими гражданами. Я очень доволен тем, что из них получилось. Они были членами партии и убеждёнными коммунистами до распада СССР [в 1991 году]. Моя жена и я разговаривали дома на идише. Наши сыновья не говорили на нём, но понимали язык. Я думаю, это очень важно, что идиш – живой язык в нашей семье.
Я чувствовал необходимость в дальнейшем образовании, так как имеющихся знаний мне не хватало. Я поступил на заочное отделение Белорусской сельскохозяйственной академии, на факультет экономики. Я приезжал в Минск для сдачи экзаменов дважды в год. Учиться было нелегко, но меня не пугали трудности. Я не был избалован с детства. После завершения учёбы я получил диплом. У меня нет претензий к советской власти. Советская власть дала мне возможность учиться в техникуме и в сельскохозяйственной академии, в вечерних партийных школах. Образование было бесплатным для всех тогда. Я также занимал хорошие должности, у меня была хорошая репутация на работе. Благодаря советсткой власти у нас была квартира и достойная жизнь.
Я перестал работать в исполкоме в 1971 году. Председатель исполкома ушёл, и на его место был назначен другой. Меня должны были назначить руководителем финансового управления исполкома, однако председатель не утвердил меня на эту должность. До этого у меня была с ним ссора. Секретарь нашей партийной организации ушёл с должности, и я был действующим секретарем. Председатель рекомендовал соискателя на эту должность на отчётно-выборном собрании исполкома. Половина сотрудников проголосовала за этого нового соискателя, вторая половина – за меня, и председатель исполкома сказал мне, что мы не поладим. Я решил уйти. Это не было связано с моей национальной принадлежностью. Просто случилась такая история. Я пошёл работать в строительный трест; начал я там с должности экономиста отдела планирования, потом меня повысили до управляющего трестом по финансам, затем – до управляющего по планированию и заместителя управляющего трестом по экономике. В 1995 году я ушёл на пенсию в возрасте почти 62 лет.
Мой старший брат Игорь недолго пробыл в Слуцке после демобилизации. Ему предложили жениться на еврейской девушке из белорусского города Осиповичи. Игорь женился на ней и переехал в Осиповичи. У него родился сын. Его звали Ефим. Игорь не имел образования и работал строителем. Из Осиповичей они переехали в Слуцк, а через некоторое время перебрались в Минск, а оттуда уже переехали в Израиль и поселились в Нетании.
Мой второй брат Борис жил в Слуцке. Когда я был в армии, он женился на Зине, белорусской девушке из Слуцка. У брата было двое детей. Его старший сын Иосиф, названный в честь нашего отца, – ровесник моего старшего сына, а его дочь Мария – ровесница нашего младшего сына. Между ними разница всего в пару месяцев. У Бориса трое внуков. Иосиф женат на русской женщине Галине. У них две дочери. Старшая – Татьяна, младшая – Анна. Мария вышла замуж за еврейского парня. Её фамилия по мужу – Кулеш. У Марии есть дочь. Недавно Мария с семьёй переехали в Израиль. Надеюсь, у них всё будет хорошо. Мой брат и его жена живут в Слуцке. Мой брат очень болен. Он был сильным и здоровым мужчиной, но в его жизни было слишком много трудностей и сейчас на него страшно смотреть. Но с этим ничего не поделаешь… Такова жизнь… В Слуцке из нашей семьи остались только он и я. Мама умерла в 1986 году.
После окончания школы мой старший сын Борис поступил на факультет теплотехники Белорусского политехнического института в Минске, нынешний Белорусский национальный технический университет. После окончания института, его распределили в Латвию. Не помню, в какой город. Борис работал механиком, а потом директором ткацкой фабрики. Перед отъездом в Латвию он женился на девушке из Слуцка. Они дружили в школе. Жена моего сына, Елена, – русская, но какое это имеет значение? Важно то, что они любят друг друга и у них хорошие отношения. У них два сына. Старший, Алексей, родился в 1983 году, а Олег – в 1985 году. Родились они в Латвии. Мои внуки – настоящие граждане Латвии. Они учились в латвийской школе и говорят на латышском языке. Сейчас они – студенты. Мой сын – коммерческий директор компании, а его жена работает в торговой компании. Она осушествляет контроль за торговыми точками компании; это всё, что я знаю о её работе. Жизнь в Латвии стала сложнее после распада СССР, но мой сын и его семья не жалуются на жизнь. Они выучили латышский язык и сдали экзамены на знание языка, получили вид на жительство в Латвии. Живут они в Латвии уже 36 лет. Сын и его семья довольны своей жизнью в этой стране, и не планируют уезжать. Они приезжают к нам раз или два в год, и я вижу, что всё у них хорошо. Дай им Бог всего хорошего: если счастливы дети, счастливы и родители.
Окончив десять классов в Слуцке, мой младший сын Григорий поступил в высшее военно-финансовое училище. Окончив училище, он поездил по Советскому союзу, служа в разных войсковых частях. Он был военным финансистом, служил также в полку Советской армии в Германии. Вернувшись из Германии, он служил в Беларуси. Сейчас мой сын – старший преподаватель военного факультета кафедры финансов Белорусского национального технического университета. Он подполковник. Григорий женат. Его жена Лилия – русская. У них двое сыновей. Старший сын Борис родился в 1986 году. Младший сын Александр родился в 1988 году. Сейчас они учатся в университете. Значит, наша фамилия Фалевич не исчезнет. Её унаследовали мои четыре внука. Григорий не может часто навещать нас. У него своя работа, своя жизнь, но он звонит нам почти каждый день. Он заботится о нас и поддерживает нас, насколько может. Даже доброе слово – хорошая поддержка для родителей. Я счастлив, что мои сыновья нашли свой жизненный путь, и что мы с женой присутствуем в их жизни. Наши сыновья также хорошо ладят друг с другом.
Когда еврейское государство Израиль было создано в 1948 году, я был слишком молод для понимания значимости этого события. Затем, когда СССР разорвал все дипломатические отношения с Израилем, у меня тоже было достаточно сдержанное отношение в этой связи. Тем не менее, когда я увидел, что эта страна становится всё сильнее и продолжает развиваться, несмотря ни на что, я поменял своё мнение. Государство есть государство. Если есть евреи, почему не может быть еврейского государства? Конечно, мне бы хотелось, чтобы эта страна не была окружена враждебно настроенными соседями. Сейчас, когда наш старший брат, семья его сына и дочь моего брата Бориса с семьей живут в Израиле, Борис и я часто говорим об этой стране, и переживаем за судьбу Израиля и людей, которые живут там. Об ужасах войны мы знаем не понаслышке, и очень переживаем за Израиль и наших родных. Какую страну ни возьми, граничащую с Израилем, эта страна будет против Израиля. Это тревожит. Некоторый баланс сил существует, пока Америка поддерживает Израиль. Если бы этой поддержки не было, никто не знает, чем бы это могло закончиться. Конечно, никто не знает, что готовит нам будущее, но я думаю, что современный Израиль – хорошо развивающаяся страна с научным и военным потенциалом. Кроме того, существование государства Израиль – гарантия поддержки для многих евреев, проживающих на территории бывшего СССР. Израиль – это защита еврейских интересов нашим государством. Сейчас в некоторых странах СНГ часто можно встретить проявления антисемитизма. Были нападения на синагогу в Москве и в Риге. Израиль жёстко реагирует на подобные проявления, высказывая свой протест и делая соответствующие заявления. Это хорошо.
В 1970-х годах евреям разрешили выезд из СССР в Израиль, и с тех пор многие евреи уехали из Слуцка в Израиль. После войны еврейское население Слуцка сократилось, но евреев по-прежнему оставалось около одной третьей от довоенного числа. По статистике, в 2002 году в Слуцке было всего 165 евреев. Многие евреи уехали, а старики умерли. Нас осталось мало здесь. Многие осуждали евреев, решивших покинуть СССР. Я не одобрял людей, покидающих свою страну, где они родились и выросли, страну, которая дала им образование и заботилась о них. Я не рассматривал для себя отъезд именно по этой причине. Я не мог понять тех, кто горел желанием сделать этот шаг. Но позже, когда евреи начали переезжать в Германию помимо Израиля и США, я изменил своё отношение к тем, кто уезжал в Израиль. Я сказал себе, что лучше, что они перезжают в Израиль, а не в фашистскую Германию – страну, что принесла нам столько горя. Не представляю, как я, человек, который видел все ужасы фашизма и пострадал от них, могу сейчас переехать в Германию, тем более что фашисты начали там поднимать головы, что лично меня очень беспокоит. Как еврей может позволить себе такой шаг? Кто бы ни пытался мне это объяснить, я не соглашусь с ним. Есть такая ассоциация бывших несовершеннолетних узников фашистских концлагерей и гетто. И председатель этой ассоциации переехал в Германию. Он был опытным хирургом и уважаемым человеком здесь. И он бросил всё и уехал в Германию. Кто может мне объяснить, чем он руководствовался? Я не могу это простить, и не должен прощать никому. Поэтому я считаю, что если еврей решает покинуть свою Родину, то лучше, если он уедет в Израиль. Хоть и там нет ничего сладкого, и там тоже нужно как-то приспосабливаться и искать своё место в новой жизни.
Моя племянница Мария, дочь Бориса, уехала в Израиль несколько месяцев назад. Она ходит на курсы иврита. Мария ухаживает за двумя одинокими женщинами. Она не зарабатывает много, но это всё же некоторая поддержка для семьи. Работы стыдиться не надо, нужно только знать, что она важна и нужна. Наш старший брат прожил в Израиле дольше. У него всё хорошо. Он – ветеран войны, получает льготы. Игорь ни дня там не работал, но получает пенсию, которой ему хватает, и у него есть квартира. Это правда, что пенсионерам в Израиле хорошо. Но очень плохо, что мой брат там один. Четыре месяца назад его жена умерла после тяжелой продолжительной болезни. Его сын с семьёй живёт в другом месте. После смерти жены, сын Игоря Ефим приезжал в Слуцк. Он приходил к нам повидаться и рассказал нам о жизни семьи в Израиле. Он также привёз фотографии. Игорь хорошо выглядит, по крайней мере, на фотографиях, и чувствует себя хорошо. В нашем возрасте приходит понимание, что нет ничего важнее здоровья.
Я не сталкивался с проявлениями антисемитизма в СССР. Я получил среднее, высшее и специальное образование, и оба раза поступал в учебные учреждения с первой попытки. Я учился в партийных школах, был членом партии, занимал важные должности. Я никогда не скрывал своё еврейское происхождение, но это никогда не мешало моей жизни или карьере. Конечно, существовал бытовой антисемитизм, который появился в послевоенное время. Когда немцы были здесь, было разрешено не только оскорблять евреев, но и уничтожать их. Это проникло в сознание некоторых людей. Конечно, я сталивался с антисемитизмом, но никогда не молчал, если слышал оскорбления. Однажды я даже ударил мужчину по лицу за то, что тот назвал меня жидом. Да, было и такое. На работе я никогда не сталкивался с антисемитизмом. Возможно, это потому, что мы были одной командой, а, может быть, уровень был другой. Не знаю. По крайней мере, где бы я ни работал, ко мне не относились предвзято.
Я с самого начала отрицательно относился к перестройке [29], начатой Горбачёвым [30]. Возможно, нашу жизнь следовало изменить в чём-то, но сделать это нужно было не так, как это сделал Горбачев. Всё было закамуфлировано красивыми словами, в реальности же привело к безвластию. «Что хочу, то и делаю». Разрешалось любое мнение, а в газетах писали такие вещи, читать которые не возникало желания. Что ж, нужно время на обсуждение и дискуссии, и у каждого есть своё мнение, но, на мой взгляд, это не следовало делать. Всё началось с безвластия, а завершилось хаосом и распадом СССР [в 1991 году]. Во время правления Горбачёва начались нападки на коммунистическую партию, тогда как именно партия была силой, которая объединила наш Советский союз и управляла нашей жизнью.
Я был членом коммунистической партии 40 лет, и я этого не стыжусь. Отец воспитывал меня и моего брата Бориса в духе советского патриотизма. Мы были искренними и честными коммунистами. Мы никогда не использовали наше членство в партии для получения дополнительных льгот, и в партию мы вступили не для того, чтобы сделать карьеру. Этого требовала наша сознательность. Вот почему партия была священной для нас, и поэтому мы с трудом понимаем то, что происходит сейчас. Мы просто не можем это принять. Люди изменились, и я не считаю, что эти изменения – изменения в лучшую сторону. Многие люди думают только о себе и хотят получить больше для себя, тогда как в советские времена мы помогали друг другу и поддерживали друг друга.
Говорят, что многие бывшие советские республики получили независимость. Беларусь – независимая страна. Независимая от чего и от кого? Я не считаю, что Белоруссия не была независимой в составе СССР. Наша республика была богатой и одной из самых активных республик в бывшем СССР; она опережала все остальные республики с учётом благосостояния людей и достижений. Не думаю, что мы были чего-то лишены, когда Белоруссия входила в состав СССР. Не думаю, что республики, льющие грязь на Советский союз, поступают правильно. Прибалтийские республики при советской власти пользовались всем тем хорошим, что мы им дали, во всех смыслах, сейчас же они называют советских людей оккупантами. Я прихожу в ужас от многого из того, что происходит сейчас. Распад СССР по-прежнему остаётся болезненной темой для меня. Боже, как жаль, что Советский союз распался! Когда это сильное государство существовало, оно было основой мира, и прогрессивное мировое сообщество могло опираться на него. Советский союз очень сильно помогал социалистическим и коммунистическим партиям разных стран мира. И если бы Советский союз сохранился, он был бы сильнее и мощественнее СССР прошлых лет. Америка не угрожала бы нам, а Беларусь не слушала бы все эти мерзости из Америки. Они бы не учили нас тому, как надо жить.
Возьмём прибалтийские республики или Польшу, все эти значимые и незначимые страны: они говорят о Беларуси всё, что хотят, и ругают нас! Ужасно! Они финансируют антиправительственные организации в Беларуси и пытаются пошатнуть нашу страну изнутри. Этого никогда бы не произошло, если бы Советский союз продолжал существовать. Эти подхалимы хотят уничтожить сегодняшнюю Беларусь за дружбу с Россией; как же они хотят устроить украинскую «оранжевую революцию» [31] в Беларуси и свергнуть нынешнюю власть! Америка, Польша и прибалтийские республики провоцируют и финансируют тех белорусов, которые выступают против власти – нашу оппозицию. Поэтому я против Горбачёва, который привёл нашу страну, СССР, к распаду. Когда существовал Советский союз, американцы были тише воды и травы. Им противостоял их соперник, могущественный и неодолимый Советский союз. И тогда Западная Европа восхищалась Советским союзом, и никакого противостояния не было. Конечно, были некоторые разногласия, но они боялись СССР и знали, что мы можем защитить не только себя, но и другие социалистические страны. Это обеспечивало баланс в мире; теперь же миром правит Америка. Она делает всё, что хочет, и противостоять этому некому. Вот почему я высоко ценил Советский союз, и мне больно, что этой могущественной страны больше нет на карте мира.
Я люблю мою Беларусь и люблю мой Слуцк. Я ценю то, что наше правительство заботится о нас. С каждым годом жизнь в Беларуси улучшается. Что бы ни говорили о нашей стране, мы довольны своей жизнью здесь. Вот простой пример. Более половины нашей Беларуси обеспечено газом. Газифицированы деревни и небольшие города, еженедельно к газопроводу подключают новый населённый пункт. Президент лично присутствует на каждом подобном мероприятии. Он говорит людям, что планируется сделать, и это – не просто слова; это дела. Многое делается для людей. Возможно, кому-то это не понравится, но лично я очень доволен властью. Мы с женой живём в достатке. Я получаю 190 долларов в эквиваленте, моя жена – около 120 долларов, а коммунальные услуги и продукты питания стоят недорого. Мы вполне справляемся.
В 1995 году в Слуцке была организована еврейская община. К тому времени я вышел на пенсию и начал активно работать в общине. Я – заместитель председателя нашей общины. Общину составляют пожилые люди старше 60 лет, некоторым больше 80. К сожалению, молодые люди слабо участвуют в жизни общины. У нас очень мало молодых людей, и большая часть из них – из смешанных семей. Например, мои племянники: отец еврей и мама белоруска. Таких семей много, и, вероятно, этим объясняется их слабая активность. Тем не менее, у нас есть программы для молодых людей: клуб для молодых людей или семейный клуб, который иногда устраивает встречи. В нём состоят только мужчины; их около 20. Они молятся, пьют чай и общаются. У нас также есть община прогрессивного иудаизма.
Я уже упоминал, что в Слуцке – 165 евреев согласно данным за 2002 год. Я не знаю, насколько эта цифра точная. Я был одним из тех, кто отвечал за огранизацию во время переписи 1999 года. Тогда было меньше евреев, однако в то время многие евреи идентифицировали себя как русские. Поэтому я не думаю, что те данные были точные. Сейчас люди уже не боятся признавать своё еврейское происхождение. Наоборот, сейчас это выгодно с учётом помощи от общины. Люди, которые идентифицировали себя как русские или белорусы, приходят в нашу общину как евреи. Например, у нас есть одна женщина, отец которой – русский, а мать – еврейка. Согласно нашим правилам, национальная принадлежность определяется по матери. Эта женщина работала учителем в школе и была русской, но, когда она вышла на пенсию и пришла к нам в общину, они пришла как еврейка. Есть много таких примеров, но мы не отправляем таких людей прочь. Евреи выжили в этом мире благодаря той поддержке, которую они оказывали друг другу. Нам нужна наша община.
По меньшей мере, община объединила евреев в Слуцке. Мы были разобщены до неё. Мы не знали друг друга и не общались, но теперь мы как семья. Мы собираемся три раза в неделю, отмечаем Шаббат в субботу. Люди собираются вместе, чтобы поделиться мнениями, радостями и проблемами. Каждую неделю на отмечание Шаббата приходит около 40 человек. Они молятся, пьют чай с бутербродами, разговаривают друг с другом. Это не просто ритуал, это – возможность поговорить друг с другом. Есть много одиноких людей. Они встречаются и общаются в общине. Встречаются они и вне общины.
Наша община финансируется комитетом «Джойнт» [32]. «Джойнт» работает в 90 странах мира, поддерживая людей, и помогает нам поддерживать многих. В общине у нас есть благотворительная служба. Она оказывает помощь нуждающимся, а мы передаем лекарства людям бесплатно. Они приносят свои рецепты, и два раза в месяц мы получаем лекарства по таким рецептам и передаем их людям. Это важно. Мы передаем продуктовые наборы три раза в неделю, а это – 30-35 тысяч белорусских рублей [≈$15] дополнительно к пенсии, что значимо для пенсионера. Наша благотворительная служба предоставляет помощь одиноким и больным людям. Сейчас у нас есть четыре таких человека. По сути, речь идет о двойной поддержке: мы поддерживаем нуждающихся и платим зарплату нашим сотрудникам. Стало быть, мы также предоставляем работу людям. Мы посещаем пациентов в больницах, помогаем с похоронами, и это то, за что отвечает община. Это большая поддержка, и люди за неё благодарны.
Для детей в общине работает воскресная школа. Посещает её что-то около 15, 20 или до 30 детей. Если есть учитель, они даже изучают иврит. Молодые семьи проводят встречи около двух раз в месяц. Мы также финансируем их встречи, чтобы они могли выпить чаю во время них. У нас есть клуб любителей-исполнителей. С учётом всего этого, община делает много настоящей работы и оказывает заметную помощь. У нас есть компьютер, и детвора может учиться работать на нём. У нас есть стиральная машина, и люди могут постирать свои вещи бесплатно. Мы платим зарплату ответственному лицу, покупаем хороший стиральный порошок. Наша прачечная самообслуживания работает три раза в неделю, и наши клиенты довольны качеством. Так как моя жена плохо себя чувствует, я также пользуюсь услугами этой прачечной. Уход за больными людьми отнимает много времени и требует немало усилий. Я знаю о тех преимуществах, которые даёт членство в общине.
У нас в общине также есть служба экстренной помощи. Никто не знает, что нас ждёт в жизни. В случае крайней необходимости, когда человеку срочно нужны деньги, мы можем помочь. У нас также есть так называемая «помощь на зиму», в рамках которой мы передаём обувь и теплую одежду людям, а также дрова тем, кто живёт в частных домах. Это также немаленькая помощь, не так ли? Всё это «Джойнт» делает для нас, и делает, несомненно, много. Раньше годовая смета «Джойнт» составляла 50 миллионов рублей, и они уже распределили 30 миллионов в этом году. Они объяснили нам, что пожертвования снижаются во всём мире, возможностей сейчас меньше, наши затраты должны быть разумными и мы должны понимать, что «Джойнт» делает всё возможное. Конечно, мы понимаем, что никто ничего нам не должен и у нас нет прав требовать или просить что-то. Мы должны быть признательны за то, что они делают для нас и за то, что они нам дают.
У нас в Слуцке нет ни раввина, ни синагоги. Мы часто получаем письма из Израиля или Америки, адресованные «раввину Слуцка». Служащие почты уже знают, что такие письма следует доставлять председателю нашей общины. У ортодоксальных евреев также нет раввина. Глава их общины читает молитвы. В общине мы отмечаем еврейские праздники. Мы отмечаем Рош Ха-Шана (еврейский Новый год), Песах и Хануку. Эти праздники мы не пропускаем, а об остальных мы рассказываем людям во время отмечания Шаббата. Три упомянутых праздника отмечает вся община. Община делает некоторые пожертвования, мы берем какие-то деньги с посетителей и отмечаем праздники в ресторанах. Наши отмечания часто посещают раввины. Они проводят соответствующие церемонии и читают молитвы. Руководство «Джойнт» в Беларуси посещает нас. Леонид Левин – председатель Союза белорусских еврейских общественных объединений и общин. Он часто приезжает к нам, иногда один, иногда с женой. Жизнь продолжается, и наша община пытается сделать как можно больше для людей.
Мы стараемся делать всё, что от нас зависит, для того, чтобы люди помнили о невинных жертвах Холокоста. Конечно, много людей погибло в этой войне, и среди них было много неевреев, но только евреев уничтожали за то, что они были евреями. Мы не должны об этом забывать. Мы установили памятник жертвам Холокоста в Слуцке. В Слуцке есть три памятника на местах расстрелов. Сейчас наша община участвует в установке памятника в месте, где находилось Слуцкое гетто. Инициаторами этой идеи были мы с братом. Мы оказались единственными выжившими узниками гетто, уничтоженного фашистами в феврале 1943 года. Мы должны делать то, что мы делаем. У нас родилась эта идея, и мы обратились с ней к Леониду Левину. Он – архитектор. Мы предложили установить этот памятник в память о подвиге этих приговорённых к смерти людей, а не для прославления гетто, созданного фашистами. Левин поддержал нашу идею и взялся за разработку документации. Сейчас наши документы находятся на рассмотрении в министерстве в Минске, в отделении краеведения. Представители министерства должны посетить в ближайшем будущем Слуцк; у нас с ними запланирована встреча. Исполком отнёсся к нашей идее с пониманием, и выделил участок в центре города, перед центральными воротами в бывшее гетто. На территории бывшего гетто сейчас расположены многоквартирные дома, и установить там памятник невозможно. В любом случае, так ли важно, если памятник будет чуть смещён относительно месторасположения гетто? Какое это имеет значение, если памятник будет там и будет напоминать людям о героическом сопротивлении людей, обречённых на смерть. Этот памятник будет памятником их мужеству. Левин разработал документацию и проект. У нас всё это есть. Сейчас же нам надо дождаться, когда исполком передаст нам эту землю. Всё это – вопрос считанных дней.
Мы хотели бы торжественно открыть памятник 9-го мая, в День Победы, но я не думаю, что мы успеем. Я надеюсь, что мы управимся к 3-ему июля – Дню освобождения Беларуси от немецко-фашистских захватчиков; сейчас мы также отмечаем в этот день День Независимости Республики Беларусь. Для создания и установки памятника мы собирали пожертвования. Были пожертвования из Слуцка, Америки и Израиля. Один из наших бывших соотечественников выслал нам 2,5 тысячи долларов. Один англичанин дал нам тысячу. Нам необходимо 7-8 тысяч на памятник, и мы продолжаем сбор денег. 3-го января белорусской еврейской общиной было организовано отмечание Хануки во Дворце ветеранов в Минске. Каждого из присутствующих попросили пожертвовать 2 тысячи рублей на памятник в Слуцке. Мы собрали 516 тысяч [≈240$]. Это не так много, но важно, что люди хотели помочь нам и отозвались сердцем. Меня также пригласили туда.
Был проведён концерт еврейских любителей-исполнителей. Исполнители приехали из разных мест Беларуси. Меня попросили выступить с речью. Я вкратце рассказал историю гетто в Слуцке и почему мы хотим, чтобы этот памятник был установлен. Я также поблагодарил людей за участие в данном мероприятии и за любой их вклад в этой связи, насколько бы мал они ни был. Меня так тепло приняли, что я был по-настоящему растроган. Мне долго аплодировали после моей речи, и присутствующие приветствовали меня бурными овациями. Когда я уходил со сцены, люди благодарили меня. Я спросил их, почему они меня благодарят, и они ответили, что я заслужил благодарность уже хотя бы за то, что мы с братом выжили и участвуем в таком благородном деле. Я был одновременно и смущён, и растроган, и мне было приятно, так как нет ничего лучше человеческой благодарности. Хорошо, когда люди понимают, что память надо сохранять, что это не просто кусок мрамора; это – дань уважения тем, кто ушёл из жизни, тем, кто показал нам пример того, что даже в самых ужасных условиях человек может сохранять чувство собственного достоинства и самоуважение.
[1] Великая Отечественная война: 22-го июня 1941 года в 5 часов утра нацистская Германия напала на Советский союз без объявления войны, что стало началом так называемой «Великой Отечественной войны». План «молниеносной войны» Германии, известный как операция «Барбаросса», практически достиг своей цели по разгрому Советского союза в ближайшие месяцы после нападения. Застигнутые врасплох, неподготовленные советские войска потеряли целые армии и огромное количество техники в первые недели после начала войны. К ноябрю 1941 года, немецкая армия захватила Украинскую Республику, взяла в осаду Ленинград (второй по величине город СССР) и угрожала взятием самой Москвы. Война закончилась для Советского союза 9-го мая 1945 года.
[2] Русская революция 1917 года: Революция, в результате которой в Российской империи было свергнуто самодержавие и установлена власть большевиков под руководством Ленина. В Русской революции 1917 года выделяют два этапа: Февральскую революцию, причинами которой были нехватка продовольствия и топлива во время Первой мировой войны и в результате которой царь отрёкся от престола, а власть перешла к Временному правительству. Второй этап представляет собой вооружённый захват власти в октябре-ноябре, который возглавил Ленин (Октябрьская революция 1917 года) и в результате которого к власти пришли большевики.
[3] Распространённые имена, перекликающиеся по звучанию или смыслу: Русифицированные или русские имена, которые использовались евреями в повседневной жизни и были приняты в официальных документах. Ассимиляция русских евреев на рубеже 19-го и 20-го веков проявлялась, среди прочего, в русификации имён. В некоторых случаях русифицированным было только написание и произношение (например, «Исаак» вместо «Ицхак»; «Борис» вместо «Борух»), в других случаях традиционные еврейские имена заменялись на схожие по звучанию русские имена (например, «Евгения» вместо «Гита»; «Юрий» вместо «Юда»). После усиления государственного антисемитизма в СССР в конце 1940-ых, большинство еврейских родителей перестали давать своим детям традиционные еврейские имена во избежание дискриминации.
[4] Энгельс, Фридрих (1820-1895): Философ и общественный деятель, один из основоположников марксизма и коммунизма.
[5] Борьба с религией: 1930-ые – период антирелигиозной борьбы в СССР. В те годы было небезопасно ходить в синагогу или в церковь. Уничтожались культовые сооружения, скульптуры святых и др.; раввины, православные и католические священники исчезали в застенках КГБ.
[6] День Октябрьской революции: Дата 25 октября (по старому календарю) 1917 года вошла в историю как день победы Великой Октябрьской социалистической революции в России. Этот день – самая важная дата в истории СССР. Годовщина этой революции отмечается сейчас как «День согласия и примирения» 7 ноября.
[7] Всесоюзная пионерская организация: коммунистическая организация для подростков в возрасте 10-15 лет (сравнима с бой-/гёрлскаутами в США). Цель организации заключалась в воспитании молодого поколения в соответствии с идеалами коммунизма, подготовке пионеров к вступлению в комсомол, а затем в коммунистическую партию. Все подростки в Советском союзе были пионерами.
[8] Большой террор (1934-1938 гг.): Миллионы невинных советских граждан были высланы в исправительно-трудовые лагеря или убиты в тюрьмах во времена Большого террора или Большой чистки, когда проходили громкие показательные суды над бывшими противниками Сталина из партии большевиков в 1936-1938 гг., достигшие пика в 1937 и 1938 годах. Основной мишенью Большого террора были коммунисты. Более половины арестованных были членами партии на время ареста. Была проведена «чистка» вооружённых сил, коммунистической партии и правительства в целом от всех предполагаемых несогласных и инакомыслящих; жертв, как правило, приговаривали к смерти или к длительным срокам каторжных работ. «Чистки», по большей части, проводили тайно, и только в нескольких случаях были проведены публичные «показательные суды». Ко времени прекращения терртора в 1939 году, Сталину удалось полностью подчинить себе партию и общество. Советское общество было таким разобщённым, а люди так боялись репрессий, что в массовых арестах больше не было необходимости. Сталин руководил Советским союзом как абсолютный диктатор до смерти в марте 1953 года.
[9] НКВД: Народный комиссариат внутренних дел; создан в 1934 году на базе органа госбезопасности Государственного политического управления (ГПУ).
[10] Кулаки: Большинство зажиточных крестьян Советского союза, которые отказались войти в колхозы и отдать свои зерно и собственность советской власти, были отнесены к кулакам, объявлены врагами народа и уничтожены в 1930-ые.
[11] Враг народа: Советский официальный термин, эвфемизм для обозначения реальной или предполагаемой политической оппозиции.
[12] Вторжение в Польшу: Нападение Германии на Польшу 1-го сентября 1939 года является на Западе общепринятой датой начала Второй мировой войны. После присоединения Австрии, Богемии и Моравии (земель, входивших в состав Чехословакии), Гитлер был уверен, что получит Польшу без сопротивления со стороны Великобритании и Франции (для исключения возможности сопротивления со стороны СССР в случае нападения на Польшу, Гитлер заключил так называемый «Пакт Молотова-Риббентропа»). Утром 1-го сентября 1939 года, немецкие войска вошли в Польшу. Воздушный налёт немецких войск был настолько молниеносным, что большая часть военно-воздушных сил Польши была уничтожена, не успев подняться в воздух. С целью не допустить мобилизации в Польше, немцы разбомбили мосты и дороги. Группы передвигающихся походным порядком солдат были расстреляны пулемётами с воздуха; расстреливали также гражданских лиц. 1-го сентября, в начале нападения, Великобритания и Франция направили Гитлеру ультиматум с требованием вывести немецкие войска с территории Польши и угрозой начать войну против Германии в случае невыполнения этого требования. 3-го сентября, когда немецкие войска продвинулись вглубь Польши, Великобританией и Францией была объявлена война Германии.
[13] Советско-финская война или Советско-финляндская война (1939-40 гг.): Советский союз напал на Финляндию 30 ноября 1939 года для захвата Карельского перешейка. Красная армия была остановлена на так называемой «линии Маннергейма». СССР был исключён из Лиги Наций. В феврале-марте 1940 года, Красная армия прорвала «линию Маннергейма» и дошла до Выборга. В марте 1940 года в Москве был заключён мирный договор, согласно которому Карельский перешеек и некоторые другие территории вошли в состав Советского союза.
[14] Молотов, В.П. (1890-1986): Государственный деятель, один из высших руководителей партии. Министр иностранных дел с 1939 года. 22 июня 1941 г. им было объявлено по радио о нападении Германии на СССР. Им и [Энтони] Иденом также было разработано соглашение о разделе сфер влияния СССР и Запада в новой Европе после войны.
[15] Комсомол: Коммунистическая молодёжная политическая организация, созданная в 1918 году. Задачей комсомола была распространение идей коммунизма и участие рабоче-крестьянской молодёжи в строительстве Советского союза. Целью комсомола было также воспитание в духе коммунизма с участием рабочей молодёжи в политической борьбе и теоретическая подготовка. Комсомол был более популярен по сравнению с коммунистической партией, так как целью комсомола было воспитание, что позволяло принять неопытный молодой пролетариат, тогда как членами партии могли стать только люди с минимальной политической квалификацией.
[16] ГУЛАГ (Главное управление лагерей или Главное управление исправительно-трудовых лагерей): Советская система исправительно-трудовых лагерей в отдалённых районах Сибири и Крайнего Севера, начало которой было положено в 1919 году. Тем не менее, до начала 1930-ых количество заключённых в лагерях не было большим. К 1934 году в ГУЛАГе или Главном управлении исправительно-трудовых лагерей, которое подчинялось наркомату внутренних дел (НКВД) – преемнику (В)ЧК, было несколько миллионов заключённых. Среди заключённых лагерей были убийцы, воры, другие обычные преступники, а также осуждённые по политическим и религиозным мотивам. Лагеря системы ГУЛАГ вносили значимый вклад в экономику СССР во времена правления Сталина. Условия содержания в лагерях были чрезвычайно суровые. После смерти Сталина в 1953 году, численность узников лагерей значимо снизилась, а условия их содержания слегка улучшились.
[17] Исполком: После отречения царя от престола (март, 1917 год), власть перешла к Временному правительству, назначенному Временным комитетом Государственной думы, которое предложило в некоторой степени разделить власть между советами рабочих и солдат, известными как «советы». После короткого и сумбурного периода достаточно демократических процедур, смешанный орган из социалистической интеллигенции, известный как исполком, закрепил за собой право «представлять» советы. Демократические характеристики советов изначально были очень несовершенными: крестьяне – преобладающее большинство населения России – фактически не были представлены, а представленность солдатов была чрезмерной. Приход к власти исполкомов превратил эту в высшей степени несовершенную демократию в олигархию людей умственного труда.
[18] Юденрат: Еврейские советы, назначаемые немецкими оккупационными властями для выполнения приказов нацистов еврейскими общинами оккупированной Европы. После создания гетто, они несли ответственность за всё, что происходило там. Юденраты контролировали все учреждения, работавшие в гетто, полицию, биржи труда, продовольствие, жилищные вопросы, вопросы здравоохранения, социальную сферу, образование, религию и другие. Немцы также вменяли им в обязанность отбор людей для направления в рабочие лагеря, и, в конце, отбор людей для направления в лагеря, в действительности являвшиеся лагерями смерти. Оценка действий юденратов затруднена, что обусловлено исключительными условиями их деятельности: существуют мнения о том, что юденраты предавали евреев, послушно выполняя приказы, другие же считают, что юденраты пытались выиграть время и спасти как можно больше людей.
[19] Власовец: Участники добровольных вооружённых формирований, состоявших из бывших советских военнопленных, которые сражались на стороне Германии во время Второй мировой войны. Их возглавлял бывший советский генерал А.Власов, от фамилии которого и пошло название.
[20] Коммунальная квартира: Советские власти планировали улучшить жилищные условия путём конфискации «избыточной» жилой площади у зажиточных семей после Октябрьской революции 1917 года. В квартиры заселяли несколько семей, при этом каждая семья занимала одну комнату, а кухня, туалет и ванная комната были общими для всех жильцов. Коммунальные квартиры или коммуналки существовали десятилетями, что было обусловлено хронической нехваткой жилья в городах. Коммуналки существуют и сейчас, несмотря на государственные программы строительства новых домов и ликвидацию коммунальных квартир, начатые в 1960-ые годы.
[21] Латышский легион СС: национальное добровольное вооружённое формирование, созданное немецким командованием в годы Великой Отечественной войны на территории Латвии. В феврале 1943 года гитлеровским командованием было принято решение о создании Латышского легиона СС. Латышский легион СС включал латышские добровольные части и соединения, которые были сформированы ранее и принимали участие в боях. В конце февраля и в начале марта 1943 года, мужчины, родившиеся в период с 1919 года по 1924 год, получили письма по месту проживания с приказом явиться в главное полицейское управление; там они должны были заполнить информационные карты и пройти осмотр врачебной комиссией. Мобилизованных зачисляли по их желанию в Латышский легион или в части, обслуживающие немецкую армию, либо же направляли на строительство оборонительных сооружений. 28-го марта того же года «легионеры» дали следующую клятву в Риге: «Во имя Бога я торжественно обещаю главнокомандующему немецких вооружённых сил Адольфу Гитлеру безоговорочное послушание в борьбе против большевизма, и как бесстрашный солдат буду всегда готов за эту присягу отдать свою жизнь». Они носили знаки особого отличия, получали повышение согласно воинским званиям латышской армии; приказы отдавались на латышском языке. Из 150 тысяч офицеров и солдат Легиона было убито более 40 тысяч, а 50 тысяч были взяты в плен советскими войсками. Остальные сбежали на Запад. Латышские части СС только один раз (15-го и 19-го) принимали участие в боях против наступающей Советской армии 16-го марта 1944 года в районе реки Великая, на юго-востоке города Остров (Псковская область).
[22] День Победы в России (9 Мая): Общегосударственный праздник в ознаменование победы над нацистской Германией, окончания Второй мировой войны и в честь советских людей, погибших в этой войне.
[23] Кампания по борьбе с «космополитизмом»: Кампания против «космополитов», то есть евреев, началась с опубликования статей в центральных органах коммунистической партии в 1949 году. Эта кампания была направлена, прежде всего, на еврейскую интеллигенцию, и представляла собой первую открытую атаку на советских евреев по национальному признаку. Писателей-«космополитов» обвиняли в ненависти к русским людям, в поддержке сионизма и др.. Многих писателей, пишущих на идиш, а также руководителей Еврейского антифашистского комитета арестовали в ноябре 1948 года, обвинив в связях с сионизмом и американским «империализмом». Их тайно расстреляли в 1952 году. Антисемитское «Дело врачей» было начато в январе 1953 года. Волна антисемитизма прокатилась по СССР. Евреев смещали с должностей, и начали распространяться слухи о неминуемой массовой депортации евреев в восточную часть СССР. Смерть Сталина в марте 1953 года положила конец кампании против «космополитов».
[24] «Дело врачей»: «Дело врачей» – сфабрикованный (недоказанный) заговор группы московских врачей с целью убийства руководителей правительства и партии. В январе 1953 года советская пресса заявила об аресте девяти врачей, шесть из которых были евреями, и о признании ими вины. После смерти Сталина в марте 1953 году судебное разбирательство так и не было проведено. Официальный печатный орган партии – газета «Правда» – позднее информировал о том, что обвинения против врачей были ложными, а признания добыты под пытками. Это дело стало одним из худших примеров проявления антисемитизма в период правления Сталина. Хрущёв в своем секретном докладе на XX-ом съезде КПСС в 1956 году заявил, что Сталин планировал использовать «Дело врачей» для чисток в высших эшелонах советской власти.
[25] Партшкола или партийная школа: Партшколы создавали после Революции 1917 года на разных уровнях для целей подготовки коммунистических кадров и активистов. Там преподавали такие предметы, как «научный социализм» (марксистско-ленинская философия) и «политэкономию», а также разные другие политические дисциплины.
[26] Обязательное распределение выпускников в СССР: Выпускники высших учебных заведений обязаны были отработать 2 года по распределению учебного учреждения, которое они окончили. Отработав по распределению, молодые люди могли трудоустраиваться по собственному усмотрению в любом городе или организации.
[27] XX-ый съезд КПСС: На XX-ом съезде КПСС в 1956 году Хрущёв публично разоблачил культ личности Сталина и приоткрыл завесу тайны над происходившим в СССР в годы правления Сталина.
[28] Хрущёв, Никита (1894-1971): Советский партийный деятель. После смерти Сталина в 1953 году, Хрущёв стал первым секретарём ЦК КПСС, то есть, в сущности, возглавил Коммунистическую партию Советского Союза. В 1956 году, в ходе XX-ого съезда КПСС, сделал беспрецедентный шаг по разоблачению культа личности Сталина и его методов. Его сместили с должности главы правительства и руководителя партии в октябре 1964 года. В 1966 году он был исключён из членов Центрального комитета партии.
[29] Перестройка: Экономическая и социальная политика в СССР в конце 1980-ых, связанная с именем советского государственного деятеля Михаила Горбачёва. Этот термин описывает попытки, предпринятые для преобразования стагнирующей, неэффективной командной экономики Советского союза в децентрализированную рыночную экономику. Руководителям производств, местным органам власти и партийным чиновникам была предоставлена более широкая автономия, введены открытые выборы в попытке демократизировать коммунистическую партию. К 1991 году перестройка пошла на спад и вскоре потеряла актуальность в связи с распадом СССР.
[30] Горбачёв, Михаил (1931- ): Советский политический деятель. Горбачёв вступил в КПСС в 1952 году и постепенно продвигался по партийной иерархической лестнице. В 1970 году его избрали в Верховный Совет СССР, где он оставался до 1990 года. В 1980 году Горбачёв стал членом Политбюро, а в 1985 году он был избран генеральным секретарём ЦК КПСС. В 1986 году им была начата комплексная программа политической, экономической и социальной либерализации под лозунгами гласности и перестройки. Правительство выпустило политических заключённых, разрешило увеличившуюся эмиграцию, занялось проблемой коррупции и поощряло критический пересмотр советской истории. Съезд народных депутатов, образованный в 1989 году, проголосовал за прекращение контроля КПСС над правительством и избрал Горбачёва Председателем. Горбачёв распустил партию и предоставил независимость прибалтийским республикам. После создания Содружества Независимых Государств (СНГ) в 1991 году, Горбачёв ушёл с поста президента; с 1992 года возглавляет международные организации.
[31] «Оранжевая революция 2004 года»: События в Украине в период с 21-го ноября 2004 года по 23-ье января 2005 года, связанные с президентскими выборами. Кандидатами в президенты были: премьер-министр Виктор Янукович, поддерживаемый правительством, и кандидат оппозиционной партии «Наша Украина» Виктор Ющенко, бывший премьер-министр. Название «Оранжевая революция» связано с оранжевым цветом предвыборной кампании Виктора Ющенко.
[32] «Джойнт» («Американский еврейский объединённый распределительный комитет»): Комитет «Джойнт» был образован в 1914 году в результате слияния трёх американских еврейских коммитетов помощи, обеспокоенных страданиями евреев во время Первой мировой войны. В конце 1944 года, «Джойнт» начинает деятельность в освобождённых странах Европы и организует масштабные операции помощи. Комитет обеспечивал едой выживших евреев по всей Европе, направлял одежду, книги и школьные принадлежности детям. Поддерживал объекты культуры и обеспечивал поставку предметов религиозного назначения для еврейских общин. «Джойнт» также работал с лагерями для перемещённых лиц, где организовал программы переподготовки для помощи людям в изучении профессий, которые могли бы им позволить заработать себе на жизнь, тогда как культурная и религиозная деятельность комитета содействовала возрождению еврейской жизни. Кроме того, «Джойнт» очень плотно участвовал в оказании помощи евреям для эмиграции из Европы и мусульманских стран. Деятельность «Джойнт» была десятилетиями запрещена в странах Восточной и Центральной Европы во времена «Холодной войны», и во многие эти страны «Джойнт» смог вернуться только после краха коммунизма. В наши дни «Джойнт» реализует программы социальной помощи для пожилых евреев, переживших Холокост, содействует еврейскому возрождению и развитию общин.
Найдите эту информацию на главной странице Centropa.
Память – это образовательная программа Centropa по еврейской истории 20 века в Беларуси и России.
Ⓒ 2020 Centropa — Все права защищены — Юридическая информация – Политика конфиденциальности — Настройки файлов cookie
